При этом никаких препятствий на пути не было. Никакой улочки, которая упиралась бы в стену. Никого, кто стоял бы поперек дороги. Был разгар летнего дня, и ни одного человека, ни одной кошки. По крайней мере, хоть воробей, и на том спасибо. Хоть бы какие птичьи какашки свалились с ясного августовского неба, желательно шматок покрупнее, желательно прямо в лоб! Разве нет на свете людей, которые надежно притягивают к себе такого рода вещи? Почему же ей не дано такое, в этот час?
Никого, с кем она могла бы поздороваться и кто поприветствовал бы ее в ответ. В дополнение к произошедшей неисцелимой порче, которая никуда не делась, на нее напала теперь еще та дурацкая неуклюжая растяпистость, которая, хотя и неизвестно, от рождения или нет, была свойственна ей и которая не проявлялась, лишь если речь шла о воровстве фруктов и сходных делах. Она запиналась о собственные ноги, сшибала зеркало заднего вида у припаркованной машины, поскальзывалась на ровном месте, там, где ничего скользкого не было, обшаривала все свои карманы в поисках того, что сама же держала в руках. Смотреть на это было бы забавно только издалека. Вблизи же: безнадежно искаженное лицо. Говорят, «дуракам всегда везет». Ей решительно не везло, то, что с ней происходило, было полной противоположностью везенья.
Середина летнего дня, а в этом богом забытом Шомоне в отдельных домах – все они, в том числе и те, что стояли в центре города впритык друг к дружке, казались отдельными – уже начали запирать ставни: оглушительное хлопанье ставен тут, оглушительное хлопанье ставен там, и тут, и там, на короткое мгновение мелькает запирающая их рука. Главный супермаркет: закрыт, вместо света только «дежурное освещение». Из имеющихся в наличии двух баров: один по воскресеньям так и так не работает, а во втором, где среди прочего продавали всякие табачные изделия, как раз начали опускать железные ролл-жалюзи: гулкое эхо по всему в целом беззвучному городу; в обычной ситуации, только ради того, чтобы хоть куда-нибудь зайти, она бы еще забежала купить каких-нибудь сигарет, не для себя, для кого-нибудь. Единственный ресторан не обслуживает, причем уже год. Киоск, где продают пиццу: откроется только вечером. Заграждения перед входом в благородную ренессансную церковь перед подъемом на плато. Сверху, со стороны железной дороги, свисток поезда, один-единственный, но такой протяжный, как будто это уже последний поезд, причем не только на сегодня.
Прочь! Прочь от даунтауана этого Шомон-ан-Вексена, все равно куда. Почему бы не отправиться сразу к брату в его бараки, на окраине города? Нет, в таком безнадежно смятенном состоянии она не могла показаться ему на глаза.