Что делать? Снова поехать к Николаю Александровичу? Уговорить его помириться с Белозеровым, забрать статью, уговорить Мельникова изменить диагноз, все спустить на тормозах… Невозможно. Он никогда на это не пойдет, не тот характер, и ты никогда на это не пойдешь: жизнь — не балаган, где можно все переиграть, есть вещи, через которые не переступишь, если хочешь оставаться человеком. Нет, лучше уж фельдшером в колонию. И все-таки: Вересов — Белозеров — Мельников — Ярошевич — я. Цепочка… Вересов с Белозеровым на ножах, Мельников — его зять. Ярошевич… Я снял его с заведования отделением, я настаивал перед шефом, чтобы его уволить, и не скрывал этого. Ярошевич — выкормыш Белозерова, приятель Мельникова. Я… А ты — дурак. Ты сунул им палец, нарушив закон, коготок увяз — птичке пропасть. О больных нужно заботиться только в пределах законности. Фармкомитет… Как только им станет известно о наших событиях, утверждение могут отложить на неопределенный срок: проверки, перепроверки. Работы по золоту остановятся. Но тебя уже это не будет касаться, ты пойдешь под суд. «Имел ли врач возможность предвидеть вредные последствия своих действий и мог ли их предотвратить?» Да, имел. Да, мог. Нет, не ошибка, должностное преступление. Статья такая-то уголовного кодекса БССР. Пламенный привет и наилучшие пожелания…
Позвонили. Сухоруков обрадовался: наверно, Нина. Ему уже невмоготу было оставаться наедине со своими мыслями в душной комнате, где еще со вчерашнего вечера оставались плотно задернутыми шторы па окнах; он открыл и увидел Светлану.
— Света?
— Здравствуй, Андрей.
Он осторожно пожал ее холодную узкую руку.
— Проходи, раздевайся.
Он не видел ее около пяти лет. Нет, иногда видел. В первое время, после того как Светлана выписалась из Новинок. По вечерам останавливал машину за углом, разворачивал газету и уголком глаза следил за их подъездом. Она выходила с матерью гулять. Потом… Потом однажды позвонил Димка и сказал, что ему поручили написать очерк об институте. Димку потряс бетатрон, больше он ничего не стал смотреть, Сухоруков отвез его домой, и по дороге он сказал: «Знаешь, мы со Светланой поженились». — «Поздравляю. Она здорова?» — «Здорова». Больше следить за подъездом не было надобности. Хотя порой тянуло. От любви? От одиночества? Бес его знает. Во всяком случае, она вышла замуж, а ты — один. И ни к кому не тянет, даже к Нине Минаевой.
Светлана сняла плащ, поправила перед зеркалом волосы. Она прожила в этом доме недели две, до поездки на Нарочь. Тогда здесь было пусто и солнечно: узлы, чемоданы, связки книг и рукописей Андрея… Потом, потом, устроимся, купим мебель, обживемся, сейчас нужно отдохнуть, мы оба совсем замордовались, есть дом, остальное успеется… Успелось. Он сам все покупал или мать? Наверно, мать, Андрей никогда этим не интересовался.