— Практически нет, — сказал Яков Ефимович. — Если обеспечить равномерную подачу воды, тело в любом случае будет прогреваться равномерно.
— Тогда сделайте душ, а на голову наденьте трубчатый шлем, в котором циркулирует холодная вода, вот и вся проблема. Quod erat demonstrandum[12], — ядовито добавил Николай Александрович: он еще не забыл латынь и на слух не жаловался.
Все трое переглянулись, словно перед ними вырос динозавр.
— Шеф, извините! — прочувственно сказал Заикин, прижав к груди руки. — Извините, больше не буду. Вы гений, шеф, можете считать меня самым последним подхалимом во всем институте и окрестностях, но вы гений, а мы просто стадо безмозглых длинноухих ослов. Два месяца мы бились головой о стену, а вы… Veni, vidi, vici![13]Где вы раньше были, профессор, два месяца назад?!
— Боюсь, что два месяца назад и я влез бы в эту мембрану и завяз в ней, как муха в патоке, — усмехнулся Вересов; его и самого поразила легкость, с какой была найдена идея принципиально новой установки. — Приступайте к опытам, ребята, есть слушок, что «дело» о гипертермии потихоньку пересматривается.
Пересматривали «дело» долго, больше года. За это время Заикин, Восковцев и Басов провели около сотни экспериментов на собаках: отрабатывали режимы, параметры, допустимые пределы температур. Им нужно было научиться поднимать температуру в теле до 40–41 градуса и поддерживать без заметных отклонений четыре-пять часов; случалось, они ночи напролет не выходили из своей душноватой комнатки, по очереди дремали на коротком узком диванчике, а утром отправлялись на работу с распухшими от усталости головами. Зато в журнале экспериментов появлялись, выстраиваясь в систему, все новые и новые показания.

Пока Заикин готовил приборы, Яков Ефимович привел из вивария собаку, добродушную лохматую дворнягу с загнутым колечком хвостом. Шарик служил им верой и правдой двадцать два сеанса, можно было смело предполагать, что с ним уже ничего не случится, как с некоторыми его более неудачливыми предшественниками, и обоим это было радостно не только потому, что говорило о завершении работы, но и просто по-человечески: и Заикин, и Басов любили собак.
Почесывая Шарика между ушами, Заикин усыпил его. Яков Ефимович приклеил пластырем датчики, открыл краны. Зажурчала вода. Из электроэнцефаллографа медленно поползла лента, исчерченная самописцами. Дрогнули и медленно сдвинулись вправо стрелки термометров. Через каждых полградуса Яков Ефимович записывал показания: температура воды, температура в прямой кишке, в пищеводе, в мышцах, носоглотке, ухе, подкожная.