Мы перешли по мосту на другой берег Лиффи. Прокладывать путь сквозь толпу оба они доверили мне. Я подгоняла их на светофорах. Как только зеленый человечек становился оранжевым, они уже боялись переходить улицу.
— Вы прямо как парочка туристов, — сказала я.
— Мы и есть парочка туристов, — сказал Билли, хватая маму за руку и переводя ее через дорогу. Приятно было видеть, как он к ней предупредителен.
Они остановились полюбоваться на рождественскую иллюминацию на Графтон-стрит.
— Nollaig Shona, — сказала мама и обняла меня рукой за плечи. — Когда ты родилась, я хотела назвать тебя Коллег, в честь Рождества.
— Правда?
— Да. Твой дедушка не позволил. Сказал, что тебя будут дразнить.
— Я все равно родилась не в Рождество.
— Какая разница? Это прекрасное имя.
— Дублин превратился в рассадник расизма, — проорал Билли сквозь грохот электрогитары, терзаемой уличным музыкантом. — Вон магазин под названием «Коричневый Томас». Впрочем, было бы еще хуже, назови они свою лавку «Черный Томас» или «Белый Томас». Пли «Желтый Томас».
— Билли, больше нельзя называть черных черными, — сказала мама. — Они цветные.
— О боже, — простонала я.
— По-ирландски они называются daoine gorma. Синие люди. Не помню, откуда это пошло. Как-то связано с дьяволом.
— Знаешь, Билли, иногда я забываю, почему меня так нервирует твоя трепотня, — сказала мама. — И туn ты опять как сказанешь!
— Это моя-то трепотня нервирует? Тебя?
* * *
Перед входом в «Бьюлис» стояла очередь. При виде витражей, блестящего паркета и гигантской рождественской елки глаза у мамы загорелись.
— Однажды я видела здесь Шинейд О’Коннор, — сияя, сообщила мама. — Она поняла, что я ее узнала, и подмигнула так, будто просила меня не раскрывать наш маленький секрет.
— Потом она украла из книжного библию, а остальное — история, — говорит Билли.
— Ты про меня или про Шинейд?
— В последнее время вас все сложнее различить.
— Спасибо за комплимент, — сказала мама. — Эта женщина — гений.
Я попыталась сменить тему>.
— А вы знаете, что тут раньше работала Лиза О’Нил?
— В «Бьюлисе»?
— Ага.
— Вот это я понимаю талант, — заметил Билли.
— Кто это такая? — спросила мама.
— Тебе бы понравилась Лиза О’Нил, мам.
— Мейв с недоверием относится к музыке, которую никогда не слышала, — сказал Билли. — Она предпочитает музыку покойников.
— Неправда.
— Еще как правда. Моцарт, Бах, Люк Келли...
— Шинейд О’Коннор жива, и я сама ее нашла.
— Можно подумать, она была никому не известной певичкой. В девяностые «Ничто не сравнится с тобой» заиграли по радио до смерти. Ее несчастная лысая головенка плакала по телику в каждом пабе.