Тем более, что вам будет нелегко их отнять. Софокл, Еврипид, Гомер и Вергилий окружены у нас таким же благоговением, как в Афинах и в Риме. Время, разрушившее статуи, воздвигнутые им всем, и даже храмы, возведенные в честь некоторых из них, не воспрепятствовало памяти о них дойти до нас. Наш век не полагает себя обязанным следовать во всем вашему суждению и всякий день являет знаки уважения тому роду трудов, о коем вы говорите с таким презрением; и невзирая на всю строгость ваших приговоров, неизменно внушаемую вам каким-нибудь сиюминутным раздражением, дерзает относиться с почтением ко всем, в ком сверкает искорка того огня, которым пылали некогда эти великие умы древности.
А вы сами… что вас подвигло перелагать на французский комедии Теренция? Стоило ли прерывать ваши святые занятия, чтобы превращаться в переводчиков комедий? Добро б еще вы представили их нам во всем их изяществе, публика была бы вам признательна за старания. Вы скажете, наверно, что вычеркнули оттуда кое-какие вольности, но ведь вы сами говорите, что попытки прикрывать страсти завесой благопристойности только делают их еще опасней. Вот вы и сами оказались в рядах отравителей…
Вы обвиняете их [иезуитов] в том, что они ценят людей сообразно чувствам ненависти или приязни, которые те питают к их Обществу. Вы должны бы стараться на них не походить. Между тем давно замечено, что вы восхваляете или хулите одного и того же человека согласно тому, довольны вы им или нет. Тут я хотел бы напомнить вам одну историю, которую мне поведал как-то один из ваших друзей. Она ясно очерчивает ваш характер.
Он рассказывал, что однажды к дверям Пор-Рояля пришли два капуцина и попросили гостеприимства. Их приняли сначала довольно холодно, как всегда принимают там монахов. Но все же час был поздний, и не впустить их было никак нельзя. Их поместили обоих в одной спальне и принесли им ужин. Когда они уселись за стол, дьявол, не желавший, чтобы эти добрые братья отужинали в свое удовольствие, внушил кому-то из ваших Господ, что один из капуцинов – некий отец Майар, который незадолго перед тем хлопотал в Риме о папской булле, осуждающей Янсения. Эта новость достигает ушей матери Анжелики. Она спешит в приемную залу и спрашивает, чем потчуют капуцинов, какого хлеба и какого вина им подали. Ключница отвечает, что им подали белого хлеба и того вина, какое пьют Господа. Сия ревностная аббатиса велит, чтобы это все у них забрали и поставили им на стол сидра и хлеба, употребляемого слугами. Приказание исполняется. Добрые братья, которые уже отхлебнули по глоточку, изрядно удивлены такой переменой. Однако они принимают ее с кротостью и ложатся спать, подивившись, сколь заботливо здесь радеют об умерщвлении их плоти. На следующее утро они попросили разрешения отслужить мессу, в чем им никак нельзя было отказать. Пока они служили, в церковь вошел господин де Баньоль