и очень удивился, узнав одного из своих родственников в том капуцине, которого принимали за отца Майара. Господин де Баньолъ указывает матери Анжелике на ошибку и заверяет ее, что этот капуцин – весьма достойный монах и даже в душе друг истины. Что сделала мать Анжелика? Она отдала приказания, противоположные вчерашним. Капуцинов с почетом провели в трапезную, где их ждал добрый завтрак, с каковым они и разделались в веселии сердца, благословляя Господа, оставившего им чего послаще на закуску.
Вот так же, сударь, вы обошлись с Демаре, и так вы неизменно обходитесь со всеми. Пусть женщина развратна, мужчина распутник; если они объявили себя вашими друзьями, вы всегда надеетесь на спасение их душ. Если же люди не слишком к вам благосклонны, то как бы они ни были добродетельны, вы всегда опасаетесь сурового суда Господня над ними. С ученостью то же, что с добродетелью: чтобы быть ученым, мало всю жизнь посвятить наукам, проштудировать всех авторов; надо прочесть Янсения и не найти в нем Положений.
Но чтобы не уходить далеко от Демаре: сколько возмущенных восклицаний исторгло из вас то обстоятельство, что человек, который когда-то сочинял романы и который, как вы утверждаете, признается, что вел рассеянную жизнь, осмелился рассуждать о религиозных предметах! Скажите же мне, сударь: а чем занимался в миру господин Леметр? Он выступал в суде, он писал стихи – все это, по вашим понятиям, вещи столь же светские. Он признается также в одном из своих писем, что жил в пороке и удаляется в вашу обитель, чтобы оплакивать свои прегрешения. Как же вы допустили, что он сделал столько переводов, столько книг написал о благодати? Ну-ну! – скажете вы, – он прошел сначала долгий и трудный путь покаяния. Он целых два года копал огород, косил траву, скреб горшки. Вот что сделало его достойным учения святого Августина. Но, сударь, вы не знаете, какое покаяние наложил на себя Демаре. Быть может, он делал и больше всего этого. Поверьте, вы не были бы так щепетильны в этих вещах, если бы он писал в вашу защиту. Это единственное средство освятить перо, оскверненное писанием романов и пьес.
Я желал бы спросить вас и о том, что же мы должны читать, коль скоро сочинения такого рода нам запрещены. Иногда ведь уму нужно и развлечение. Не можем же мы постоянно читать ваши книги; и потом, признаться, ваши книги читаются не с той охотой, как раньше. Вы давно уже не говорите ничего нового. На сколько ладов вы рассказали про папу Гонория?[35] Стоит перелистать все, что вы написали за десять лет, все эти Разыскания, Рассуждения, Размышления, Соображения, Замечания, – и не найдешь в них ничего кроме того, что в трудах Янсения не содержится Пяти Положений. Ох, господа, остановитесь, не повторяйте этого больше. К тому же, по правде сказать, мы склонны в таких делах верить скорее папе и французскому духовенству, чем вам.