и пытаться служить Церкви и Театру одновременно…»
События, по всей вероятности, развивались так. Расиновское «Письмо» против янсенистов действительно «наделало много шуму в свете», как признавал и Николь. Недоброжелатели Пор-Рояля и равнодушные к сути дела, но падкие до острого словца «поверхностные умы» ему аплодировали. Кроме резких возражений неизвестному автору «Письма», появлялись и хвалебные отзывы, возносившие его до небес, – один из них до нас дошел. В обоих станах, очевидно, догадывались, кто был этот аноним. У янсенистов могущественных покровителей было достаточно, и это были те самые люди, на чью поддержку рассчитывал и Расин; в общественном мнении немало голосов звучало в их защиту; из этого лагеря несомненно к Расину шли угрозы, которыми едва ли стоило пренебрегать. И он пытается себя обезопасить с этого фланга: снова призывает неизменного Витара в посредники и более того – дает своим бывшим воспитателям формальное, письменное заверение в том, что так досадивший им текст сочинил не он. В обмен, похоже, он добился обещания не называть его имени в публичной полемике. Но этот текст имеет такой успех! Им так восхищаются, что сыскался уже не один самозванец, претендующий на авторство. Может ли литераторское самолюбие «юного поэта» устоять перед столь сильным соблазном? Конечно, Расин не сумел удержаться и позволил себе время от времени нарушать им же самим поставленное условие о соблюдении тайны; надо думать, он обронил не один многозначительный намек, не раз загадочно и скромно улыбнулся, слушая толки о своем «Письме».
А может быть, скомпрометировал себя и посерьезней. Луи Расин, как ни стремится представить отца благочестивейшим, бескорыстнейшим и кротчайшим человеком на свете, все-таки пишет, что после появления расиновского памфлета «враги Пор-Рояля побуждали юного автора продолжать и даже, как говорят, подали ему надежду на бенефиций». Вот, следовательно, о чем идет речь в письме Лансело, когда он упоминает о положении и состоянии, добываемых за счет друзей. Расиновское перо оказалось оружием достаточно грозным, чтобы архиепископ Парижский (а обещание предоставить бенефиций могло исходить именно от него) пожелал иметь его у себя на службе.
Между тем с весны 1666 года Расин в разных нотариальных актах называется «приором церкви Святой Петро-ниллы в Эпинэ». Этот приход удалось опознать; он находился в Анжу, на западе Франции, но право распоряжаться этим бенефицием принадлежало епископу Юзеса, и до Расина приором Святой Петрониллы был не кто иной, как Антуан Сконен. Так что эта должность досталась Расину не за услуги в борьбе с янсенистами, а от дядюшки Сконена, в конце концов сделавшего хоть что-то для почтительного племянника. Но соответственно и доходы от дядюшкиного благодеяния были куда скромнее, чем то, что мог бы предложить архиепископ Парижский: приорство Святой Петрониллы приносило не более трехсот ливров в год. Конечно, это не могло обеспечить Расину достойного и беззаботного существования, и более весомый бенефиций был бы весьма кстати, раз уж мысли об источнике денежного благополучия в виде церковной должности молодого поэта не покидали.