Свою привязанность всем встречным раздает.
Войти в то сердце, где для всех не заперт вход!
Завидной не могу почесть такую долю.
Вот если бы согнуть негнущуюся волю!
Неуязвимый дух пронзить стрелой скорбей!
Навек сковать того, кто не знавал цепей!..
Победа над каким героем знаменитым
Сравнится с торжеством любви над Ипполитом?
И чем труднее путь к такому торжеству,
Тем мне ценней оно. В мечтах о нем живу!
[78]Но на пылкие признания Ипполита она отвечает весьма осторожно, давая лишь тень надежды:
Ипполит (Арикии).
Перед отплытием с тобой не жду я встречи.
Какой мне дашь ответ на пламенные речи?
Захочешь ли принять дар сердца и души?
Арикия.
Плыви, мой господин. Что обещал – сверши:
Признать владычество мое склони Афины.
Отвергнуть этот дар нет у меня причины.
Но знай, вновь возведя меня на трон отцов:
Трон – не щедрейший дар из всех твоих даров.
А когда Ипполит зовет ее с собой в изгнанье, со временем сулящее, быть может, победное возвращение в Афины, но на первых порах чреватое невзгодами, она отвечает:
…Быть с тобой – мне счастье только в этом,
Пусть будем изгнаны и всем забыты светом!
Но как же я могу бежать с тобой сейчас,
Коль узы брачные не связывают нас?
Я знаю – без вреда для чести, не краснея,
Могу свершить побег я из дворца Тесея:
Не в доме я родном, но у врага в плену, —
Кто бегство из тюрьмы поставит мне в вину?
Но если я решусь бежать с любимым вместе…
Так в этой юной душе благородство, бескорыстие, чистота уживаются и с чинной осмотрительностью, и с суетным тщеславием.
Гонитель Арикии Тесей, великий герой и царь, о чьей чести так заботится его сын Ипполит и кого судьба наказывает так жестоко, подавно не может быть назван человеком «вполне невиновным». Он совершил немало великих подвигов, и в мифологической табели о рангах выше него, пожалуй, стоит один лишь Геракл. Но в молодости он был сластолюбив – грех, на который намекает Арикия, о котором не хочет ни говорить, ни слышать добрый сын Ипполит, о котором знает и помнит Федра. Правда, Расин в отличие от своих античных предшественников не видит в этом обстоятельстве оправдания для Федры. Но речь о нем заходит часто, в устах различных персонажей, так что очевидно – это не случайная черта в облике прославленного афинского владыки, даже если отошли для него такие приключения в прошлое. А в тот момент, когда совершается действие пьесы, он деспотичен и вспыльчив, опрометчив и самонадеян, подозрителен и легковерен одновременно. Он мгновенно поддается на явный навет против Ипполита – наперекор доводам здравого смысла, наперекор собственному внутреннему голосу, и делает это не в беспамятстве страсти, а просто по слепоте духовной, по неумению распознавать свет и тьму: