Помощь со стороны вскоре пришла, и в неожиданном сочетании сил. Сначала это было знакомство с только что изданными, хотя написанными полтора десятка лет назад, стихами Артюра Рембо – выплесками самого неуемного и своевольного воображения, словно отменявшего все непререкаемые законы мира видимого, природного, все установления общежития, все привычки разума. Значит, попытки такого прорыва «за пределы» уже были предприняты, и прикосновение к запредельному возможно! А затем иное потрясение открыло Клоделю глаза на природу и смысл сверхъестественного – как и смысл и назначение всякого естества.
На рождественской службе в Соборе Парижской Богоматери он внезапно всем своим существом ощутил истинность и глубочайшее значение произносимых в литургии слов и совершаемых жестов, он принял в сокровенные тайники сердца утверждение веры предков, в которой был воспитан с младенчества, зов к ней вернуться. Но сделать это оказалось не так просто. Волнение и порыв, пережитые в одну торжественную ночь в знаменитом и прекрасном храме, – оказывается, вовсе не то же самое, что каждодневное преодоление чужих усмешек, снисходительного, а то и презрительного пожимания плечами, всеобщего непонимания, неуважения и неодобрения, а главное – собственных сомнений, собственных за годы сложившихся правил духовного и житейского обихода. Священник, к которому обратился Клодель, – первый попавшийся, – был старый простой человек, много повидавший на своем веку; возвращение к религии экзальтированного юноши не показалось ему таким уж важным событием и не вызвало у него ответного трепетного восторга; он всего-навсего посоветовал новообращенному поставить в известность о случившемся его родных.
Клодель был оскорблен таким равнодушным спокойствием и таким обыденным советом и ушел, чтобы долго еще не появляться в церкви. Но душевная работа в нем продолжалась. Среди «вечных спутников», которые помогали ему в то время, одно из самых видных мест принадлежит Паскалю. Но лишь на первых порах; в зрелости Клодель будет полагать, что Паскаль хорош и полезен только для тех, кто еще колеблется или делает свои первые шаги к Богу; тех же, кто уже утвердился в вере, Паскаль отталкивает излишней напряженностью религиозного чувства и горячечным рвением в доказательствах того, что для подлинно крепкой веры в доказательствах не нуждается.
Клодель и сам обращается к руководителям более надежным и епокойным: Фоме Аквинскому и святому Бонавентуре, святому Августину и Боссюэ. И духовник, наконец, нашелся для Клоделя идеальный – образованный и тонкий, способный внять и посочувствовать умственным метаниям незаурядного юноши. Клодель смог преодолеть страх перед тем, «что о нем думают», не будет ли он выглядеть смешным со своей верой, простительной лишь убогим старушкам да темному простому люду, но никак не просвещенному парижскому интеллектуалу. Он стал «практикующим» прихожанином – регулярно ходил на службы, исповедовался и причащался, исполнял все требуемые обряды. Но всего этого казалось мало пылкому неофиту. Именно потому, что он ощущал в себе необоримую жажду самовыражения и самоутверждения, он желал самого полного смирения, самоотречения, одоления всех соблазнов, молчания – того, что может дать только монашеская жизнь. Обуреваемый теми же стремлениями покончить со своими мирскими слабостями раз и навсегда, самым радикальным способом, как некогда Расин, Клодель кинулся к своим духовным наставникам. Те назначили ему испытательный срок – и опять-таки, как некогда с Расином, не сочли желательным и благоразумным осуществление его замысла.