По той же причине: слишком скоропалительным и лихорадочным, «чрезмерным» был этот порыв, слишком страстной и мятущейся сама натура предполагаемого послушника, чтобы можно было надеяться на прочность и бесповоротность его решений, на крепость его сил, на то, что он исполнит все, что обещает, и никогда не пожалеет о сделанном. Для Клоделя это было тяжкое испытание: его дар отвергли, его сочли недостойным того призвания, которое он сам для себя избрал. Конечно, он мог бы предпринять новую попытку в другом месте, в другом ордене. Но и глас Божий, явственно прозвучавший в его душе в ответ на его вопрошание, сказал ему твердое «Нет». Долгие годы спустя Клоделя мучило сомнение, не было ли тут и его собственной неосознанной подсказки Господнему волеизъявлению. Но в тот час он был в смятении, растерянности, почти отчаянии. Тем временем мирские его дела шли своим чередом. Он поступил на дипломатическую службу и был отправлен в Китай. И уже на корабле, плывшем к китайским берегам, оправдались худшие опасения мудрых пастырей: Клодель встретил замужнюю женщину, которой суждено было стать самой большой любовью его жизни, и от страсти покаяния и аскезы бросился в мучительную, терпко греховную любовную страсть…
Со временем бури эти отшумели. Клодель женился на девушке из набожного и добропорядочного семейства, родил с нею четверых детей. Он сделал блестящую дипломатическую карьеру, был консулом и послом Франции в Японии и США, Чехословакии и Бразилии. Поначалу его религиозность немного мешала ему продвигаться по служебной лестнице в государстве, где после Дела Дрейфуса вольнодумство было официальным образом мыслей, где даже были запрещены католические школы. Тем не менее католические круги были достаточно влиятельны, а Клодель свои убеждения в деловой обстановке не слишком афишировал, у него были могущественные друзья, и осложнения носили для него скорее психологический характер. Но главное – он стал замечательным поэтом, одним из крупнейших во Франции нашего столетия. Тут признание шло к нему медленнее и труднее. Первые свои книжки он издавал за свой счет, крошечными тиражами, пьесы его долго не ставились, а во Французскую Академию он попал только под самый конец своей долгой жизни, в 1953 году. И все же – мало найдется литераторов, столь взысканных мирским успехом, как Клодель. И многим, и друзьям, и недругам, он представлялся самодовольным, догматически ограниченным конформистом, неподвижно вросшим в твердокаменную почву однажды принятых воззрений на политику и мораль, искусство и религию. Тем, кто так его воспринимал, оставалось только удивляться, как могло все это уживаться в одном человеке с таким могучим и особенным поэтическим даром.