Король, однако, был в восторге от спектаклей в Сен-Сире. Мансо, управитель пансиона, писал в феврале 1689 года: «Король получил от этого такое удовольствие, что приказал господину Расину, постоянно там находившемуся, написать новую пьесу к будущему году, а господину Моро сочинить к ней музыку. Первый из них просил уволить его от этого поручения, ссылаясь на то, что работа над историей Его Величества оставляет ему слишком мало времени…» Исторические труды, конечно, поглощали Расина в тот год не больше, чем в предыдущий. Успех «Есфири» был и успехом Расина – светским, придворным, служебным, если угодно; отчего бы не закрепить его следующей пьесой? Надо думать, именно разочарование в непосредственных моральных, психологических следствиях «Есфири» заставляло Расина колебаться. Он не мог не видеть, что его театр остается искусством, поэзией и зрелищем, – какие бы меры предосторожности он ни принимал, какие бы исключительные условия ни создавались, чтобы избежать суетных движений сердца, возникавших в обычном зрительном зале. Средством спасения души – душ автора, актеров, публики – даже «Есфирь» не стала. Впрочем, никакого практического результата расиновские сомнения иметь не могли. Желание короля обсуждению не подлежало. Сен-Сирский управитель заключает свой рассказ: «.но его отговорки вовсе не были приняты во внимание». И Расин взялся за новую пьесу.
Работа шла, очевидно, непросто. Во всяком случае, к намеченному сроку она не была готова, и в карнавал следующего, 1690 года, в Сен-Сире снова ставили «Есфирь». О том, какой библейский сюжет избрал Расин на сей раз, долгое время не знали толком даже люди достаточно осведомленные. Только в начале 1690 года появляются упоминания настоящего названия новой расиновской пьесы: «Гофолия». Для всех как бы само собой разумеется, что она будет разыграна в Сен-Сире тем же образом, что «Есфирь», Случилось, однако, иначе.
То обстоятельство, что несколько прелатов посетило представления «Есфири», отнюдь не означало благосклонного отношения духовенства вообще к развлечениям такого рода. Даже священник, доброжелательно настроенный к Расину и прочитавший «Есфирь» с удовольствием ораторианец Жак-Жозеф Дюге, все-таки писал: «Я не хотел бы ее посмотреть из боязни тем самым дать свое одобрение театральным зрелищам, невиннейшие из которых никогда не бывают достаточно невинными. Большие сборища всегда опасны. Любопытство не бывает добродетелью, и наслаждение чувств не может стать ни духовным, ни христианским».
А отец Эбер не ограничился отказом прийти на представление «Есфири». Он счел нужным публично объяснить причины своего отказа: «Если я соглашусь посмотреть трагедию в Сен-Сире, – разве не послужит это дурным уроком моим прихожанам, столь часто слышавшим мои проповеди против театра? Они не станут делать различи! между этой пьесой и теми, что разыгрываются другими актерами; они сочтут, что нет ничего дурного в посещении такого рода зрелищ, коль скоро и я там бываю… К тому же, неужели вы думаете, что особам нашего звания приличествует посещать спектакль, представляемый юными и прекрасными собой девицами, на которых не можем же мы запретить себе смотреть в продолжение нескольких часов? Разве это не значит подвергать себя искушению, а позволительно ли это делать по доброй воле? И скажу вам откровенно – кое-кто из придворных признавался мне, что вид этих юных особ произвел живейшее впечатление на их сердца, и мысль о чистоте этих особ придавала их чувствам несравненно больше остроты, чем когда перед ними были актрисы…» И он продолжал: «Такого рода представления весьма опасны и для юных особ, коим мы намерены дать доброе воспитание… Ведь для этого… их и заключают с раннего возраста в монастыри… и препятствуют тому, чтобы мужчины на них смотрели и чтобы они находили удовольствие в обществе мужчин. И все, чего вы добиваетесь, можно разрушить, если позволить им подниматься на сцену под взглядами всех придворных. Тем самым их лишают той скромной стыдливости, которая удерживает их в границах долга, ибо девице, игравшей роль в пьесе, будет гораздо менее затруднительно разговаривать наедине с мужчиной, коль скоро она привыкла появляться перед многими с поднятой головой…».