. Мне сказали: «Станьте слепым». Если я не могу совсем ослепнуть, по меньшей мере мне следует онеметь; ведь, знаете ли, с монахами нужно быть монахом, как я был проказником с вами и с вашими дружками-проказниками».
Дядюшка Сконен встречает племянника радушно и действительно хочет ему помочь. Первым делом он одевает юношу во все черное и засаживает его за изучение Фомы Аквинского, за что тот берется не противясь, правда, перемежая это чтение Овидием, Петраркой, Ариосто и даже Петронием. Он составляет также подробнейший конспект, с выписками и комментариями, первых десяти песен «Одиссеи». Но у Расина это занятие, при всех обширных познаниях в классической филологии, лишено всякого педантства. Он вглядывается в «Одиссею» как поэт, как ученик, старающийся разгадать ремесленные секреты старого мастера. Его интересует прежде всего, «как это делается», на чем строятся гомеровские описания, как подбираются эпитеты, чем держится развитие сюжета. В том, что касается психологии, житейской мудрости, Расин читает Гомера как современника, только более многоопытного и потому имеющего право на наставничество. А в обычаях, нормах поведения, понятии о приличиях, словаре не устает подмечать разницу между своим веком и баснословной античностью – чаще всего в пользу безыскусности и простоты последней. Преподобный отец Сконен не препятствовал такому светскому времяпрепровождению племянника и даже гордился его литературными успехами. Рекомендуя молодого человека епископу Юзеса, он дарит прелату экземпляр «Нимфы Сены»; прослышав об этом, весь местный причт стремится ознакомиться с одой, так что польщенному автору приходится просить господина Витара прислать все оставшиеся экземпляры. Сам же он жадно интересуется новостями столицы, государственными, светскими и, конечно, литературными.
Событие большой важности случается в его отсутствие: родился дофин, наследник престола. Будь Расин в Париже, он непременно сочинил бы по этому поводу стихи; но в такой глуши, как Юзес, он не отваживается на подобное предприятие и ограничивается тем, что описывает устроенный тамошними властями праздничный фейерверк; отчет этот он посылает в столичную (впрочем, пока единственную в стране) «Газет де Франс». Но за тем, чем откликнулись на рождение дофина его парижские собратья-стихотворцы, следит внимательно. Особенно придирчиво он вчитывается в оду Перро – недавнего критика его собственной оды. Сочинение Перро кажется ему неумелым и неуклюжим настолько, что не сообщи ему друзья имени автора, он ни за что бы не заподозрил такого искусного литератора. Единственное оправдание Перро – в не слишком вдохновляющем предмете. Однако, много ли притягательнее для поэта королевский брак – сюжет «Нимфы Сены», – чем рождение королевского сына?