И Сконены, по-видимому, чувствуют себя обязанными что-то сделать для сироты. В Юзесе, небольшом городке на самом юге Франции, в Лангедоке, живет Антуан Сконен, родной дядя Расина. Он главный викарий тамошнего епископа и может распоряжаться какими-то числом бенефициев этой епархии по своему усмотрению. Вот к нему и решено послать неприкаянного молодого человека в надежде на получение первого же освободившегося бенефиция.
У Расина нет и следа священнического призвания. Все это предприятие имеет для него смысл сугубо практический. Правда, не только Писание и отцы Церкви, но и самые снисходительные из новейших казуистов строго-настрого воспрещали принимать священнический сан и пользоваться церковными доходами человеку, не готовому посвятить себя этим обязанностям всей душой и без остатка; а Пор-Роялъ в таких вещах был щепетильнее кого бы то ни было. На деле, однако, зачастую выходило совсем по-другому. Вот как описывает начало своего пути священнослужителя воспитанник Венсана де Поля, друг и покровитель Пор-Рояля, архиепископ Парижский кардинал де Рец: «Думаю, не было на свете сердца лучше, чем мой отец, и смею сказать, что самим естеством его была добродетель. И все же его дуэли и любовные похождения не помешали ему употребить все силы на то, чтобы привязать к Церкви человека, чья душа была во всей вселенной наименее к тому пригодна. Причиной тому была его пристрастная любовь к старшему сыну и желание оставить за своим семейством архиепископство Парижское. Он сам этого не сознавал и не чувствовал; и я мог бы поклясться, что даже в потаенной глубине своего сердца он искренне верил, что поступал так лишь из тех побуждений, каковые были ему внушены страхом опасностей, которым подвергалась бы моя душа при других занятиях. Поистине, нет ничего более обманчивого, чем благочестие».
Вся дальнейшая жизнь кардинала, честолюбца, упрямца, искателя приключений подтверждает трезвость его взгляда на собственное призвание. Но он эти слова писал уже в зрелости. Расин же смолоду был не склонен к самообману. Он готов был лицемерить, но не имел ни малейшей охоты принимать лицемерие за подлинные свои чувства. Первое же письмо к Лафонтену из Юзеса, в котором он описывает путешествие и впечатления от города и южной природы, заканчивается так: «Женщины тут все восхитительны, наряды их просты и необыкновенно им к лицу… Но так как это главное, чего мне велено остерегаться, не стану больше говорить об этом, дабы не осквернять пространными речами на сей предмет жилище духовного лица, где я пребываю. Domus mea domus orationis