Веры в это свое призвание, страсти к театру не охладили у Расина ни неудачи его первых парижских опытов, ни месяцы вынужденного уединения. Из Юзеса он обращается к Левассёру: «Господин де Лафонтен прислал мне письмо, где рассказал множество новостей о поэзии, и более всего о театральных пьесах. Как странно, что вы мне ни словом об этом не обмолвились… Я ищу какой-нибудь сюжет для театра, и рад был бы над ним потрудиться; но в здешних краях я слишком подвержен меланхолии, и надо иметь голову посвободнее, чем у меня сейчас». Луи Расин уверяет, что сюжет этот его отец нашел в любимом своем романе Гелиодора, «Феаген и Хариклея». Но никаких следов такого расиновского сочинения не сохранилось. Первая увидевшая сцену его пьеса называлась «Фиваида, или Братья-враги». Поставила ее труппа Мольера, и это немаловажно.
К тому времени в Париже имелось четыре труппы. Одна – Итальянская комедия со знаменитым актером Скарамушем. Здесь играли на итальянском языке, иногда с примесью французского, небольшие пьесы, вольные и часто злободневные, в стиле комедии дель арте; незнание зрителями языка возмещалось виртуозным актерским мастерством, пластическим, мимическим, вокальным. Успехам у публики итальянцы пользовались большим и неизменным, а власти относились к ним с подозрением и время от времени изгоняли из Парижа. Для Расина, естественно, эта труппа в счет не шла. Из трех тогдашних французских театров один, Маре, влачил в те годы жалкое существование. Четверть века назад он знал настоящий триумф, поставив «Сида», а затем и последовавшие корнелевские пьесы. Но квартал, в котором располагался театр, вышел из моды, стал глухим и труднодоступным. Корнель старался хранить верность старым друзьям, но монополии на свои сочинения им не давал, да и сам писал с перерывами, и пьесы его давно уже не имели прежнего безоговорочного успеха. Единственное, чем мог еще Маре привлечь зрителя, – это пышные спектакли «с машинами», в которых боги спускались с небес, а герои поднимались на небо, драконы дышали огнем, земля разверзалась под ногами, дворцы воздвигались и рушились. На такие спектакли спрос был, но не настолько большой, чтобы прочно поправить дела театра Маре. Театр понемногу угасал.
Соперником его издавна являлся театр под названием Бургундский отель (он размещался на месте особняка, принадлежавшего некогда герцогам Бургундским). Это самый старый театр в Париже. Здание его было построено еще в середине XVI века даже не актерской труппой, а корпорацией ремесленников, называвшейся «Братство Страстей Господних» и имевшей с 1402 года привилегию на представление мистерий в столице и ее окрестностях. Долгое время «Братья» этой привилегией пользовались на деле, но к тому времени, когда был построен Бургундский отель, вместо подлинных мистерий на его сцене все чаще разыгрывались кощунственные пародии на них, а то и откровенно площадные фарсы. А вскоре оказалось, что Братство неспособно больше выдерживать конкуренцию с настоящими актерами, и французскими, и особенно приезжими, испанскими и итальянскими; тогда оно решило сдавать свое помещение в наем профессиональным труппам. Здесь играли и итальянцы, и те актеры, что перебрались потом в театр Маре. Но с тридцатых годов XVII века в Бургундском отеле обосновалась труппа, сначала оспаривавшая у Маре первенство, а затем и впрямь прочно его захватившая. Теперь труппа Бургундского отеля имела звание и статус (достаточно, впрочем, неопределенный) королевских актеров и считалась непревзойденной, во всяком случае, в трагическом репертуаре. Такое положение вещей признает и публика: в просторечии актеров Бургундского отеля называют «Большой труппой», а театр Маре – «Малой». И сам Корнель все чаще отдает свои новые пьесы «бургундцам». Если повеселиться, посмеяться до упаду парижане ходят к Итальянцам, то за возвышенным, героическим и трогательным до слез путь лежит в Бургундский отель.