Традиционный русский перевод заглавия этой пьесы приносит историческую точность в жертву общепонятности: Мольер имел в виду не вообще жеманниц, а именно прециозниц – то есть тех самых знатных дам и их кавалеров, которые не просто составляли самую влиятельную часть публики и при дворе, и в городском театре (теперь это у Мольера уже не помещение для игры в мяч, а пожалованный королем зал дворца Пти-Бурбон); они как будто естественно должны были стать союзниками и защитниками Мольера. А оказались предметом его насмешки. Правда, речь в пьесе идет не о самих столичных львицах, а об их провинциальных подражательницах, неспособных отличить переодетых манерничающих лакеев от настоящих великосветских щеголей. Но разве издевательство над списками снимает с оригиналов подозрения в смехотворности? Мольеровские захолустные прециозницы читают те же романы мадемуазель де Скюдери, так же презирают низменные узы супружества, требуют галантного обхождения, так же меняют свои пошлые имена Като и Мадлон на более благозвучные, обряжаются и красятся, как и их парижские сестры, – разве что делают это все утрированно и неуклюже. Но ведь гротескное преувеличение и есть та лупа, через которую комедия показывает уродства, пороки, безумства и заблуждения века. А с избранной Мольером точки зрения – точки зрения здравого смысла – прециозные мечтания и есть бредовые химеры, помешательство, если не хуже того – лицемерное притворство.
Как бы то ни было, завсегдатаи парижских прециозных салонов почувствовали себя задетыми и обиделись, а кое-кто из них, по слухам, даже пытался помешать представлениям пьесы. Ее действительно несколько раз снимали с афиши, хотя она делала большие сборы. Изысканные красавицы, а более всего те, кто лишь полагали себя таковыми, не забыли мольеровской дерзости. На сей раз дело кончилось миром, хрупкость которого была очевидна. Но скандал назревал и с другой стороны. Мольер, нападая на всякого рода вымученные претензии, напыщенность и ненатуральность, послал отравленную стрелу и в соперников по ремеслу – «Большую труппу». Лже-маркиз Маскариль в его комедии отвечает завороженным буржуазочкам, спрашивающим, кому он собирается отдать написанную им пьесу: «Что за вопрос? Актерам Бургундского отеля. Только они и способны оттенить достоинства пьесы. В других театрах актеры невежественны: они читают стихи, как говорят, не умеют завывать, не умеют, где нужно, остановиться. Каким же манером узнать, хорош ли стих, ежели актер не сделает паузы и этим не даст нам понять, что пора подымать шум?»