Но у Мэнфлери и его собратьев были и другие, не столь отвлеченные, причины ненавидеть Мольера. Провинциальный выскочка, без году неделя в Париже, презренный фигляр завлекал в свой балаган все больше зрителей, отбивая их у служителей подлинного искусства. И сам Людовик явно отдавал предпочтение «труппе Месье» перед своей собственной. О падение вкуса и нравов! О ничтожество нашего развращенного века! – говорилось вслух. И в каком-то смысле не без оснований. Век двигался в сторону трезвости, здравомыслия, расчета; избыточная фантазия вытеснялась в чистое развлечение – фарс или зрелища «с машинами». А излишний героизм и излишнее благородство на сцене вызывали не приправленное иронией восхищение только у поколения сороковых годов, мало-помалу оттесняемого на задний план. И про себя актерам Бургундского отеля думалось: если так пойдет дальше, наш зал и вовсе опустеет, и прощай тогда слава, тугие кошельки, королевская милость. Путь Мольеру надо преградить во что бы то ни стало. Открытый, громкий и долгий скандал разразился зимой 1662–1663 годов, чуть не на другой день после премьеры мольеровской комедии «Урок женам». Пьеса и впрямь была способна спровоцировать драку. «Урок» ее заключался в том, что естественные влечения сердца не укротить никакими средствами принуждения, ни физическими, ни моральными, и опекун, человек в годах, готовящий свою молоденькую воспитанницу себе в верные и покорные жены и для того держащий ее взаперти и стращающий жаром адских котлов за нарушение строжайших моральных запретов и предписаний, может лишь остаться в дураках, опозоренным и с разбитым сердцем. И это все разыгрывается на парижской сцене почти одновременно с проповедями Боссюэ в Лувре!
Тем не менее обвинения в безбожии на сей раз прозвучали глухо, на заднем плане ссоры, скорее как предупреждение. А самая яростная перепалка шла по поводу вещей, казалось бы, чисто профессиональных. В печати и на сцене Бургундского отеля сменяли друг друга нападки на Мольера, в стихах и в прозе, принадлежавшие третьестепенным литераторам, мечтавшим хоть таким путем урвать толику известности, ввязавшимся в спор в качестве наемных бойцов или имевшим на то личные причины, как сын актера Монфлери. Так велик был интерес к театру, что эти паразитические пьесы и мольеровские ответы на них – «Критика «Урока женам» и «Версальский экспромт» – не сходили с афиш целый год, и публика со страстью обсуждала, можно ли «Урок женам» назвать комедией, правдоподобны ли здесь повороты сюжета и характеры персонажей, соблюдаются ли правила драматического искусства. А ханжи и кокетки, не решившиеся узнать себя в «смешных жеманницах», теперь поднимали отчаянный шум из-за того, что пьеса, по их мнению, была набита непристойностями, оскорбляющими стыдливость прекрасного пола.