15 мая 1947 г.
Дорогой, ненаглядный мой Хью!
До сих пор я не находила ни одной причины, которая заставила бы меня примириться с твоей смертью, но сейчас в кои-то веки я рада, что тебя нет в живых. Будь мы по-прежнему вместе, подобного несчастья, я знаю, не случилось бы, а если бы случилось, я сгорала бы от стыда и мучилась угрызениями совести. Ну а так я благодарна, что тебе не пришлось переживать унижение от позора моего падения. Но, думаю, ты одобришь те шаги, что я предприняла, дабы уберечь твою и свою семью от скандала и бесчестья. После родов, когда я в конечном итоге вернусь в Англию, ребенок останется здесь, в Германии, на попечении одной местной семьи. Он научится думать, жить и разговаривать, как истый немец, но, надеюсь, он окажется порядочнее, добрее, чем были многие из них в последние годы.
Думаю, так будет лучше. В конце концов я всегда хотела иметь детей только от тебя – ни от кого больше. Наши дети дарили бы нам радость, и мы безмерно гордились бы их успехами, даже самыми маленькими. Если б мы не решили повременить с детьми, а последовали примеру многих наших друзей и я родила бы вскоре после свадьбы, тогда со мной навечно осталась бы частичка тебя.
Пожалуйста, дорогой, прости мне мою беспечность, мою глупую доверчивость. Я постараюсь сделать все для того, чтобы ты мог мной гордиться. Клянусь.
Навеки твоя, Эви.
P.S. Я люблю тебя.
24 сентября 1947 г.
Час настал
Три недели Бригитта прятала Еву. Но она сама была уверена, что ее сослуживцы и многие обитатели лагеря знают, почему ее нет на рабочем месте. Да и как тут было не догадаться? Она стала неуклюжей; огромный живот, который уже не скрывали ни широкие рубашки, ни пиджаки, бросался в глаза. И на протяжении всех жарких дней позднего лета она чувствовала себя медлительной и громоздкой, обремененной этим самым нежеланным плодом.
– Не отходи от меня, – кричала Ева. Схватки длились уже четыре часа.
– Теперь уж недолго осталось, – сказала Бригитта, вытирая ей лоб. – Скоро родишь.
– Не могу больше. Боль адская.
– Можешь. Потерпи чуть-чуть. Скоро все закончится.
Салли держала ее за руку:
– Ты такая храбрая. Как только все закончится, я наведу тебе особый коктейль».
Ева выдавила из себя слабый смешок:
– Если будет что праздновать.
Ее слова потонули в очередной волне боли. Бригитта и Салли были ее сообщницами в этой тайной трагедии. Они приносили Еве еду, если ей не хватало сил пойти в столовую. Когда ее собственные вещи стали ей малы, они нашли для нее одежду большего размера, чтобы живот был менее заметен. Они даже где-то раздобыли тальк, которым она присыпала натертости на внутренней стороне бедер в летнюю жару. А однажды Бригитта дала ей флакончик с касторовым маслом, наказав: «Смазывай этим живот».