Я бегло просматривал лица, разглядывал пейзажи на заднем плане, задерживался на какой-нибудь зацепившей меня детали – улыбке женщины, нашей ровесницы, дряхлости старика: поразительно, что автостопщику он встретился за рулем машины, а не попросту сидящим в кресле у камина.
У каждой новой серии были свои тона, свой цвет, быть может, из-за погоды или одинакового освещения, света, что лился всю неделю на ту часть Франции, где находился автостопщик, омывал деревья, и поля, и дороги одним и тем же оттенком, узнаваемым еще много позже, словно смола, которой заливают для сохранности насекомых и рептилий и которая им всем, несмотря на различия, придает затем какое-то родовое сходство, навеки связывает с конкретным сбором такого-то года, такого-то натуралиста, в такой-то точке земного шара. Одни места все целиком зеленые – не только пышная трава на полях и листва на деревьях, но и фасады домов, кузова машин, асфальт на дорогах. Другие – синие, такой глубокой, темной синевы, что все глаза становились серыми, все взгляды отливали металлом. А третьи – белесые, если под руку случайно попадался более ранний, летний снимок, всегда на фоне пшеничных волн.
Придя в очередной раз к Мари и Агустину, я клал новый конверт к другим, в ящик стола в мастерской. Сохранял. Складывал. Создавал архив путешествий автостопщика. Я был его свидетелем в буквальном смысле – тем, кто хранит след, кто позже подтвердит. Случалось, я вытряхивал два-три конверта на стол. Долго всматривался в рассыпанные передо мной лица. Лица мужчин и женщин, которые, сами того не зная, имели нечто общее: все они посадили этого человека в свою машину. Все согласились на время подпасть под его власть. Зрачки глядят в его объектив. Блестящие радужки. Через пару минут я вкладывал их в конверт и отправлял обратно, в темноту.
Однажды я их пересчитал: 1432. Лучше, по-моему, писать прописью, так дольше, это самое малое, что можно сделать, как можно представить себе подобную толпу и время, затраченное автостопщиком, чтобы ее собрать: тысяча четыреста тридцать два. Тысяча четыреста тридцать два человека, мужчины и женщины, теснящиеся в ящике стола. Тысяча четыреста тридцать два лица всех возрастов, всех профессий, из всех регионов. И он, что провел со всеми какое-то время. Он, встретивший их одного за другим, сидевший с ними рядом, сфотографировавший их. Впустивший их на пленку фотоаппарата, чтобы они неделя за неделей собирались здесь, в ящике, рядом, как в толпе. Больше чем в толпе – в семье. В великой семье автомобилистов.