Офицер Харт — я пересказываю слова Марсии — далее совершил два благородных поступка. Он разыскал социального работника, ходившего к Эвелин Мэйн, и приказал ему приехать как можно скорее. А также выяснил у него номер телефона того из сыновей старухи, который проживал в городе, позвонил по этому номеру и нагнал страха на сыночка и его дражайшую супругу — мол, вы ближайшая родня, так вас перетак, давайте займитесь-ка пострадавшей, которой изрядно досталось.
Тем временем второй коп слушал Эвелин Мэйн, излагавшую по кругу свою историю, задавал ей всякие вроде бы невинные вопросики и в конце концов вынудил признаться, что вечером она втихаря отправилась в бар неподалеку (поганое местечко, как по мне), где пропустила стаканчик (или три стаканчика) крепкого. После чего, как уверяла меня Марсия, по лицу офицера стало понятно, что он прикидывает, не сама ли Эвелин навлекла на себя неприятности — скажем, пригласила домой кого-то из бара, поразвлекалась, а потом решила придумать изнасилование. (Спросили бы меня, я бы сказал, что седовласые не в ее вкусе.)
Короче, полиция приняла заявление, попросила подписать протокол и удалилась еще более торжественно и сурово; офицер Харт всячески демонстрировал, что сочувствует всей душой.
Конечно, я ни о чем таком не подозревал, когда утром стучался в дверь Марсии перед уходом на работу — вечером мы собирались с ней в кино, и я хотел удостовериться, что все в силе. Дверь открылась; к моему изумлению, в коридор вышел Мистер Забота: лысая башка блестит, взгляд пристальный и недобрый. Он сказал Марсии таким тоном, каким общаются между собой взрослые, когда знают, что дети их слышат:
— Я обязательно загляну к вам попозже. Если что-нибудь понадобится, не стесняйтесь обращаться.
Марсия величаво кивнула.
А окончательно мои смятенные чувства добила Эвелин Мэйн, в халате и с пустым стаканом в руке; она прошла мимо, нарочито отстраняясь, как от прокаженного, и одарила меня чрезвычайно неприязненным взглядом.
— Я вернусь, милочка, вот только приведу себя в порядок, — сообщила она Марсии, — и тогда никто не скажет, что вы развлекали старую лахудру.
Дверь за ней закрылась, и Марсия, к моему несказанному облегчению, задорно мне улыбнулась.
— На самом деле мы прикончили мои запасы, и она пошла налить себе из своих. По правде сказать, Джефф, у нее есть все основания напиться поутру — и шарахаться от мужчин, коли на то пошло.
Усмешка исчезла, лицо Марсии приобрело серьезное и даже слегка испуганное выражение; она кратко посвятила меня в бурные события минувшей ночи. С ее слов, Мистер Забота заглянул напомнить о назначенном на этот вечер собрании жильцов, а когда узнал о случившемся, завел обычную волынку — дескать, как ему жаль и какой он негодяй, что бессовестно все проспал, и он готов помогать — только скажите, чем именно.