Изложив печальную историю Эвелин, Марсия обеспокоенно проговорила:
— Я вот никак не могу взять в толк, Джефф, какой мужчина способен польститься на нее.
Я пожал плечами:
— Психопат какой-нибудь. Сама знаешь, всякое бывает. Ну, женщины в возрасте — они кое для кого как матери…
— Может, он просто ненавидит женщин? — задумалась вслух Марсия. — И жаждет их унизить?
Я кивнул в знак согласия.
Марсия успела все мне рассказать до возвращения Эвелин, которая приплелась обратно чуть ли не бесплотным призраком и вяло опустилась в кресло, не удостоив меня взглядом. Переодеться она не подумала, даже причесываться не стала. Стакан в ее руке теперь полнился некой темной влагой, а другая рука сжимала большую бледно-серую кожаную перчатку, причем сжимала своеобразно: брезгливо, двумя пальцами.
Марсия принялась было расспрашивать соседку, что это такое, но Эвелин вновь взялась пересказывать ночные события сухим, начисто лишенным эмоций, механическим голосом; казалось, она способна вещать бесконечно.
Ну да, эта особа мне категорически не нравилась — манерная, бесполезная и надоедливая стерва, утомившая своими суицидами, — но ее рассказ не оставил меня равнодушным. Я понял, что истово ненавижу типа, который преднамеренно довел ее до такого состояния. Понял, едва ли не впервые в жизни, каково приходится жертвам насилия и насколько на самом деле дешевы и грубы все шутки на сей счет.
Постепенно естественным образом Эвелин стала упоминать о перчатке:
— …А чтобы это сделать, ему понадобилось снять перчатку. Он тогда как раз сильно возбудился, бросил ее за диван и забыл, а я нашла, совсем недавно.
Марсия немедленно ухватилась за ее слова и воскликнула, что это важная улика и что нужно известить полицию. Она позвонила и добилась, чтобы к телефону позвали офицера Харта, и тот велел передать Эвелин Мэйн, чтобы перчатку ни в коем случае не выбрасывали и что за уликой кто-нибудь приедет.
Мне уже давно пора было выдвигаться на работу, но я сидел, пока Марсия не закончила говорить по телефону, потому что хотел все-таки определиться насчет вечернего похода в кино.
Она отговорилась — мол, слишком устала после бессонной ночи, да и на собрании жильцов надо побывать.
— Знаешь, Джефф, — сказала она, — случившееся заставило меня осознать, что я должна принять на себя толику ответственности за происходящее вокруг. Мы смеемся над ними, над нашими добрыми соседями, но ведь это живые люди со своими невзгодами.
Честно говоря, я слегка растерялся, хотя вроде бы сумел это скрыть. Дело не в том, что мне дали от ворот поворот — просто можно было вполне обойтись без всей этой чуши насчет добрых соседей (ага, вон Мистер Забота — сплошная доброта). Вдобавок Эвелин Мэйн внезапно вынырнула из своей скорбной апатии и одарила меня широкой улыбкой, когда Марсия изрекла твердое «нет».