– Да, – сказал он, глядя на нее теми же пустыми глазами. Элейн смотрела на грязные капли, которые текли по его бороде и шее, как из сломанного водопроводного крана.
– Я хотел повидаться с Рикардо. Похоже, его нет?
– Должен был приехать сегодня. Но иногда он задерживается.
– Да, иногда это бывает.
– Иногда да. Он же не летит точно по маршруту. Он знал, что ты приедешь?
Майк ответил не сразу. Он рассматривал себя, грязное полотенце. Снаружи, в темноте бесконечной ночи не видны были даже горы, и снова загрохотал ливень.
– Думаю, что да, – сказал Майк. – Если я ничего не напутал.
Он не смотрел ей в глаза, когда говорил: продолжал растираться полотенцем с таким отсутствующим выражением лица, какое бывает у облизывающейся кошки. Элейн показалось, что он будет делать это вечно, если она ничего не предпримет.
– Проходи, садись и выпей чего-нибудь, – пригласила она. – Рома?
– Только безо льда, – ответил Майк. – Может, согреюсь, такая холодрыга.
– Дать тебе рубашку Рикардо?
– Неплохая идея, Елена Фритц. Он же так тебе говорит, да? Елена Фритц. Рубашка – да, хорошая идея.
Так, сидя в чужой рубашке (короткие рукава, синие клетки на белом фоне, нагрудный карман с оторванной пуговицей), Майк Барбьери выпил не один, а четыре стакана рома.
Элейн наблюдала за ним. Ей было с ним комфортно: да, именно так, комфортно. Может, из-за того, что они общались на родном для обоих английском, а может, причиной был общий культурный код: им не приходилось многое друг другу объяснять, что всегда было необходимо, когда она разговаривала с колумбийцами. Находиться рядом с ним было чем-то несомненно привычным: она словно возвращалась домой. Элейн тоже немного выпила и больше не чувствовала себя одинокой, причем компания Майка Барбьери в ее представлении распространялась и на ее дочь тоже.
Они говорили о Штатах, о политике, как и много лет назад, еще до того, как появились Майя и «Вилла Елена», рассказывали друг другу о своих семьях, обсуждали новости, и это было удобно и приятно, как надеть хорошую шерстяную куртку зимним холодным днем. Хотя не сразу и поймешь, что за удовольствие обсуждать двухдолларовую купюру, которую только что выпустили дома, празднование двухсотлетия независимости или Сару Джейн Мур[51], странную женщину, пытавшуюся убить президента.
Дождь перестал, подул прохладный ветерок, наполненный запахами листвы. Элейн чувствовала себя легко и спокойно, и когда Майк Барбьери спросил, нет ли у них гитары, она тотчас же принесла ее; он в считаные секунды настроил инструмент и запел песни Боба Дилана, Саймона и Гарфанкела.