.
Прямо сейчас складывается череда обстоятельств, досадных ошибок или, наоборот, удачных решений, последствия которых ждут нас буквально за углом; но даже если я это знаю, даже если у меня есть уверенность в том, что некие события непременно произойдут и повлияют на меня, я никак не могу их предвидеть. Все, что я могу, – справиться с их последствиями: устранить повреждения, максимально использовать преимущества. Все это мы хорошо знаем; но как же настораживает, когда кто-то другой указывает нам на цепочку событий, которые делают нас такими, какие мы есть, когда не мы сами, а кто-то посторонний открывает нам глаза на то, что сами мы весьма незначительно или вообще никак не влияем на нашу жизнь.
Вот это и случилось со мной на второй день в Лас-Акасиас, имении, ранее известном как «Вилла Елена» – название, которое в один прекрасный день перестало ему подходить, и его пришлось срочно заменить. Именно это произошло со мной в тот субботний вечер, когда мы с Майей перебирали документы из плетеного короба, каждое письмо в нем и каждую фотографию, каждую телеграмму и каждый счет.
Наш разговор открыл мне все то, в чем не признавались документы, или, точнее, привел все в порядок и заполнил некоторые пробелы, хотя и не все, подробностями, которые Майя узнала от своей матери в те годы, когда они жили вместе. Включая, разумеется, истории, которые ее мать выдумала.
– Выдумала? – удивился я.
– А как же, – ответила Майя. – Начиная с папы. Она его придумала с начала до конца, вернее, он был ее творением. Все это – как роман, понимаете? Роман из плоти и крови, который написала мама. Она сделала это для меня, конечно.
– Вы имеете в виду, что не знали всей правды? – уточнил я. – Что Элейн вам не все рассказала?
– Ей казалось, наверное, что так лучше. Может, она и была права, Антонио. У меня нет детей, я даже не представляю, как это и на что я была бы способна ради них. Не могу себе представить. У вас есть дети, Антонио?
Наступило воскресное утро. Это был тот день, который христиане называют Пасхой и празднуют воскресение Иисуса из Назарета, распятого двумя днями ранее (примерно тогда же, когда начался наш первый разговор с дочерью Рикардо Лаверде), который отныне стал являться живым: своей матери, апостолам и некоторым женщинам, избранным за их заслуги.
Мы рано позавтракали: много кофе, много свежего апельсинового сока, много папайи, ананаса и хурмы, а еще кукурузная лепешка с горячей начинкой из всякой всячины, которую я так старательно запихивал в рот, что обжег его, и волдыри теперь оживали каждый раз, когда к ним прикасался язык.