Теперь я об этом знал…
X
Мне не забыть один разговор… Это случилось уже после так называемого тренировочного похода. Таким он был задуман. А оказался зверским… Так мы его прозвали. Он унес жизни Бенхамина и Карлоса…. Мы уже завершали рытье последней пещеры. Командир прозвал её Обезьяньей. В кронах чащи, скрывающих пещеру, жила стая небольших обезьянок. Постепенно они пообвыклись с нашим соседством, стали почти ручными. В особенности привечали Туму.
Тот любил их подкармливать. Подойдёт, бывало, к ротанговой пальме, у вершины которой, словно большие коричневые орехи, висят несколько любопытных, уморительных мордочек, и дразнит их кусочком маисовой лепешки. Наконец, одна из обезьянок не выдерживает и спускается вниз, ловко выхватывая протянутый ломтик. Командир, обычно сурово следивший за расходом нашей скудной провизии, своему телохранителю не препятствовал, сам иногда шутливо общался с «дальними родственниками».
А те с любопытством глазели с ветвей, как мы хозяйничаем в джунглях. Но потом подкармливать их стало нечем, и «родичи» сами стали нашим кормом. Ньято умудрялся утушивать жесткое, постное обезьянье мясо до стадии неплохого жаркого. В качестве специй он добавлял какие-то только ему ведомые травки. Так ленивцы и перевелись возле лагеря. Те, кто не стал нашей добычей, покинули эти места, оставив в напоминание лишь название лагеря – Обезьяний. Как сказал мне недавно один венесуэльский партизан, после победы революции надо будет поставить в центре сельвы памятник неизвестной обезьяне, нашей спасительнице от голодной смерти. Уже тогда я ощущал непрерывно сосущую в животе пустоту голода. Ее прекрасно описал Кнут Гамсун в своем романе «Голод», однако голодать на природе во сто крат тяжелее, чем в джунглях больших городов.
Нас тогда клещами держал «железный», изматывающий распорядок, продуманный командиром. Так он пытался погасить растущее между кубинцами и боливийцами напряжение: обморочные марш-броски по зарослям, непрерывные караулы, многочасовые занятия по боевой подготовке, по истории Латинской Америки, испанскому языку, языкам гуарани и кечуа. Зачастую это стремление приводило к обратному: уставшие, недосыпавшие и недоедавшие люди делались раздражительнее, ссорились по пустякам. И это тут же проявлялось, чуть только командир оказывался поодаль. При нем бойцы не смели вступать в открытые перепалки. Должен признать, что мне такой режим приходился по вкусу: духовная пища почти заглушала нехватку сна и еды, в особенности, книги, которые можно было взять у командира. Те дни в Обезьяньем лагере стали моим настоящим университетом…