В девятнадцать, после окончания колледжа, Дев взялся за гоночные машины формулы 7. Сейчас он мог бы стать лучшим в мире гонщиком… или его бы не было в живых… но авария, после живописного рассказа о которой у меня волосы встали дыбом, на пару месяцев приковала его к больничной койке. После аварии у него так сильно испортилось зрение, что он никогда не смог больше сесть за руль гоночной машины.
«Давай не будем сейчас говорить об этом», — попросила я.
Но Дев и не собирался говорить об этом. Его вовсе не интересовало мое мнение. Он уже все решил и не собирался ничего со мной обсуждать. Дев Кауфман всегда все решал за других.
Дек. 21
Почти весь день я откладывала звонок Филисии, пытаясь придумать, как бы ее хоть немного успокоить.
Около четырех в дверь позвонили. На пороге спокойно стоял улыбающийся Сэм Холланд. Он по-прежнему был худым, но здорово загорел, и его глаза сейчас прояснились. Я пригласила Сэма войти, потом задала ему страшную взбучку. Бедняга до смерти перепугался, когда узнал, сколько тревог всем доставил. Он и не собирался исчезать, поклялся Сэм. Разве мы с Девом не получили письмо, в котором он благодарил нас за участие? Разве Филисия не получила его письмо? Он оставил оба письма владельцу мотеля в Индайо, где остановился переночевать во время своих странствий, и попросил отправить их. Письма объясняли многое, но не все. Я затащила его в спальню, сунула в руки телефон и закрыла дверь.
Через двадцать минут Сэм вышел в подавленном настроении.
«Все в порядке, — не очень весело сообщил он. — По крайней мере, мне кажется, будто все в порядке». Мы выпили, и Сэм рассказал мне о своем путешествии. После четырех дней бездельничанья в Биг Суре он прекрасно отдохнул, но по-прежнему был не в настроении выступать с полдюжиной лекций, которые значились у него в расписании. Поэтому он отменил их и отправился в долину Сан-Джоакин посмотреть, как идут дела у сезонных сельскохозяйственных рабочих. Там он взял несколько интервью для будущей статьи, которую собирался при случае написать. Потом поехал дальше на юг, добрался до Мексики и вернулся обратно.
Сэм взял билет на полдевятого из Окленда. Я готовила на кухне ужин. Вернулся Дев. Как всегда, не прошло и пяти секунд, и они с Холландом уже обсуждали очередную серьезную проблему. На этот раз Сэм с Девом говорили о разрушении колонии хиппи в Хэйт-Ашбэри (Дев утверждал, будто основная доля вины в происшедшем лежит на обществе, которое враждебно относится к хиппи, но тем не менее вынужден был признать, что колонии хиппи по своей природе неустойчивы, а бесконтрольное употребление некоторых наркотиков усиливает сдерживаемую до поры до времени тягу к насилию и саморазрушению). Вспомнив о наркотиках, они заговорили о возможности жизнестойкой наркотиковой субкультуры. Сэм принялся рассказывать о ЛСД. Дев активно употреблял его в течение нескольких месяцев (еще до нашего знакомства) и сейчас принялся утверждать, будто ценность ЛСД в освобождении потенциала человека сильно преувеличена. Дев согласился, что реальная надежда человечества лежит в групповых собеседованиях наркоманов. (С этим мы все были согласны на сто процентов. Мы с Девом ходили на такие встречи, правда, отдельно друг от друга. С тех пор прошла уже не одна неделя, а я по-прежнему чувствую себя, как большая ласковая кошечка. Созидательная энергия и доброта поначалу лились через край, но суровая повседневная жизнь постепенно снова превратила меня в постоянно глотающую аспирин неврастеничку.)