— Врешь ты все, — бормотал мэтр, — т-тебя подучили. Я давно подозревал.., да-а! Али-на! — выдохнул он, подавшись вперед и коснувшись губами моего уха. — Я вот что.., я давно подозревал, что Вышедкевич — тайный агент. Щупальца Моссада… а известно ли вам, что м-мировой сионизм…
— Ну, началось, — недовольно отозвался Сережа, — если он заговорил о «щупальцах Моссада», дело плохо. В последний раз такое было даже не в Одессе, там он еще хоть что-то соображал, а в Англии, когда Леонард Леонтьевич изволили нажраться с ирландцами. А у ирландцев, Женя, существует такой обычай: когда настает пятница, День святого Патрика, то они отправляются по пабам и надираются до такой кондиции, что все поголовно, от шестнадцати и старше, что называется, валятся под столики.
Нет нужды намекать, что нашему маэстро Эллеру обычай понравился до чрезвычайности. И он тех ирландцев даже переплюнул, как мне показалось. Правда, при этом он пытался доказать, что он немец, а там немцев не любят. Ему, правда, никто не поверил, потому что он режиссер из России.
А раз ты из России — то у них считаешься русским, будь ты даже грузин или узбек.
— Я знаю, — сказала я. — Ну вот, кажется, приехали.
Вышедкевич плавно вырулил в арку и остановился под тусклым, уныло подмигивающим фонарем, основание которого было так густо облеплено снегом, что казалось, будто фонарь — и не фонарь вовсе, а необычайно прихотливый индустриальный сугроб с горящей верхушкой.
— Ну, Леонтьич, ты как там? — спросил он. — Нормальком? Тогда сейчас выползаем. Погоди. Я гляну.
Вышедкевич выпрыгнул из машины, заглянул в подъезд, покрутился туда-сюда, а потом распахнул заднюю дверцу машины, и на снег спелым яблоком выпал господин Эллер. Он беспорядочно сучил конечностями и мычал о том, что его опоили, что Вышедкевич ему подсунул отраву и теперь у него в глазах хороводят бесы.
Вышедкевич резко поднял мэтра за плечи, встряхнул и проговорил:
— Ты, Леонтьич, сам виноват. Кто ж тебя просил всю фляжку-то квохтать? Там же коньячный спирт был, а ты все одним махом выжрал. Ну.., как вот тебя теперь?
— Ладно, впрягайся, Сережа, — вздохнула я. — Будем его волочь. Э-эх, нелегкая это работа — из болота тащить бегемота.
— Ав-ав, — промямлил нечленораздельно Эллер, норовя упасть лицом на капот.
Один из его шикарных усов задорно топорщился, а второй смотрел в покрытый снегом асфальт, будучи перпендикулярным земной поверхности.
Вышедкевич подхватил режиссера, а я собралась бережно подтолкнуть его, как заглохшую на середине дороги неисправную машину, и вдруг застыла со вскинутыми руками.