НА: Я не думаю, что отсутствие текстов художниц как-то связано с их предполагаемой дискриминацией как создательниц новых смыслов. Концептуализм вовсе не предполагает ОБЯЗАТЕЛЬНОЕ наличие текстов. Для меня собственный критический текст (о ТОТАРТе или о других художественных явлениях) и текст, составная часть произведения – разведены.
ОА: Осознается ли вами текст в качестве средства фиксации дискурса?
НА: Если под этим понимается пресловутая «затекстованность», в которой критики нового поколения склонны обвинять концептуалистов, то я – за уместность текста, если без него произведение не замыслено. Я не фетишизирую текст. В концептуальном произведении и текст и изображение используется для создания цельного художественного образа.
ОА: Осознавалось ли вами в 1980‐е преобладание мужского голоса в дискурсе?
НА: Осознавалось. И не только как метафора. С неприязнью вспоминаю некоторые моменты дискуссий, когда само буквальное высказывание женщины воспринималось нарушением приличий или, в лучшем случае, просто игнорировалось. Для того, чтобы российские мужчины поняли, что такое сексизм, очевидно, должно пройти очень много времени и должно быть сделано много усилий и со стороны женщин, и со стороны мужчин. Эти инициативы могут быть только «снизу», если в этом будет необходимость
ОА: Как вы пришли к работе в соавторстве? Было ли это веянием времени или осознавалось как острая необходимость?
НА: Работа над индивидуальными живописными проектами при тоталитарном режиме, когда выставочные залы, музей и доступ к мастерским и материалам находились в руках советских институций, продолжать заполнять квартиру произведениями, которые даже с трудом можно было показать ближайшему кругу друзей – не имело смысла. Жестовое искусство и последующая работа с тактическими медиа (фото, кино, видео), при всех опасностях, связанных с этими видами искусства, давало больше возможностей для скорейшей реализации своих замыслов. Кроме того, сам формат станковой живописи стал казаться ограниченным. Технологии (в том числе и использование собственного тела в жесте) освобождали от зависимости самого разного рода. И представлялись самыми действенными инструментами для радикализации общественного сознания.
ОА: Имели ли вы в 1980‐е через зарубежные журналы об искусстве (или через переписку с Тупицыными) представления о феминистском искусстве – Джина Пейн, Вали Экспорт, Джуди Чикаго, Кэроли Шниман? Оказывало ли это какое-то влияние на ваше мировосприятие?
НА: Да, все это нам было известно. Большое количество информации о современном искусстве поставлялось нашими зарубежными друзьями. Что касается переписки с Тупициными, то, в основном, мы сами им сообщали о московских событиях. Они в меньшей степени были источниками информации. Маргарита и Виктор не настолько были связаны с современным искусством Америки, так как занимались рефлексией и организацией московского искусства.