— Ваня, да мне плевать. Плевать, что происходит в мире, плевать что происходит в стране. А всё потому Ваня, что мы с тобой точно ничего не изменим. Мы с тобой сгнившие давно не нужные части, маленькие, еле видные части этого механизма, если конечно и механизм есть.
— нет ты не прав. Мы важны. Важны наши голоса, важны наши мнения.
— кому они важны Ваня? Правительству нашему? У нас президент двадцать лет один и тот же, а я все выборы голосовал за другого. И дети мои голосовали тоже за другого. Кому нужны то они? Вот ты за кого голосовал?
— я за Лупина. А чем он тебе не нравится?
— мне на него плевать на твоего Лупина. Не должно Ваня в демократичной стране, какой мы себя считаем, править, как в царское время по десять двадцать лет. Они должны меняться. Все. Абсолютно все, должны меняться.
— он защищает нас от американцев. Ты не прав. В конце концов, он один — лучший. Что без него наша страна? Где бы мы были?
— а сейчас, где мы Ваня? На три деревни один мой трактор. На три деревни одна ферма, на которой осталось то всего тридцать голов. Что он сделал то для нас? Для тебя Ваня?
— кстати Паш. Я тут хотел сказать.
Начал заминаться Ваня. И он глубже уселся в диван. На лице проявился его нервный тик, который он не мог заглушить даже алкоголем, его левый глаз быстро задергался.
— Павел Петрович, тут новость есть, какая.
Ваня уставился на стакан и замолчал.
— ну, говори уже. Чего молчишь? Какая новость?
— ферму… Павел Петрович закрывают. Мишка бригадир сказал, что в пятницу всех на бойню повезут.
Ваня тут же выпил целый стакан, но глаз дёргаться не перестал. Он встал, подошёл к столу и наполнил стакан.
— что ещё?
Спокойным голосом спросил Павел Петрович, не глядя на Ивана. У того затряслись руки, но стакан удержал.
— ещё… Ещё лошадей тоже на бойню.
Дрожащим голосом сказал он и выпил стакан.
— вот как. Хорошо… Очень хорошо… Ты молодец Ваня, что сказал. Следи за печкой, я сейчас. Не успел Ваня сказать и слова, как Павел Петрович надел пиджак и вышел из дому. Закат вдалеке горел красным. Солнце где-то там висело, но видно его уже не было. Облака плыли по небу, как ленивые огромные рыбы. Ветра не было. Он открыл калитку и вышел за двор. Он шёл быстрым, большим шагом тяжело дыша. Остановился у соседской берёзы. Из заднего кармана джинс он достал пачку сигарет. Новую красивую пачку с английским буквами, подаренную дочкой. Достал коробок спичек, зажёг одну и прикурил. Убрав всё обратно, он тем же шагом пошёл дальше. Минув шесть домов, он свернул вправо и пошёл в горку. До прикуренной сигареты он так и не дотронулся, она сама себе тлела в его большой руке. Дом бригадира был на самом отшибе деревни. Дом, который строил ещё его дед, достраивал отец, а переделывал бригадир. Его окружал красивый железный листовой забор. Во дворе бегали куры и гуси. Собаки, а тех было десять штук, забившись, кто в конуру, кто под дом, лежали, поглядывая за домашними птицами. Миша Семенов сидел на кухне и пил третью чашку кофе, погружённый в мысли о закрытии фермы. Как я всем об этом скажу? Как? А как Паша? А когда он узнает про лошадей? Он же может сорваться. Да и что будут делать все остальные. И я. Что? Этот гавнюк Павлов из администрации, ему ведь плевать. (ваше молоко никому не нужно. Вы кроме молока ничего делать не умеете. Сейчас порошок все пьют — и я кстати пью. Вот — что надо делать. Через месяц, кстати, запустим завод, сможете Михаил Степанович перейти туда работать. Инженером. И местных своих тоже подтяните, пять тысяч это знаете не три на ферме. Возить всех будут на автобусе. И на завод и домой. Так что Михаил не беспокойтесь. И вот что ещё, как с бойни расчёт получишь, ко мне. Я тебе премию выпишу). Ага, нужна мне твоя премия, рожа толстая. Ты бы за меня людям сказал, что они на завод идут работать. А Паше, как я это скажу? Ведь и лошадей то его любимых тоже на бойню. Засунул ты бы свою премию себе в жопу Павлов и катился бы к чертям. Да. Вот, что надо было ему сказать, а я не смог… А Паша смог бы. Надо выпить. Миша встал из-за стола, открыл холодильник и достал от туда бутылку водки. Взял чистый стакан, открутил крышку и налил половину.