Глубинное противоречие рассматриваемого мною учения о «цивилизации справедливости» состоит в том, что, по сути, оно является разрывом с мечтаниями Николая Данилевского. Николай Данилевский, как я сказал, был убежденный противник коммунистического деспотизма, коммунистической организации труда. Он, кстати, защищал право крестьянина на свой собственный клочок земли. А патриарх Кирилл, косвенно или прямо, будем говорить откровенно, создал свое учение об особой русской солидарной цивилизации для того, чтобы оправдать идею социалистического соревнования, идею колхозного солидарного труда, практику нового русского крепостного права. И здесь мне, честно говоря, становится страшно. Казалось бы, патриарх Кирилл, верующий человек, должен был напомнить нам о муках, страшных муках миллионов людей, связанных с созданием социалистического соревнования, колхозного строя. Это не «слезы и муки одного измученного ребенка», как у Федора Достоевского, а это одновременно муки миллионов русских, украинских, казахских детей, умирающих одновременно от голода зимой 1932–1933 года. Колхозный строй – это муки сотен тысяч крестьянок, оказавшихся в тюрьме за то, что они рискнули принести две жмени зерна своим умирающим от голода детям. Когда Всеволод Чаплин говорит, что сталинская эпоха конца 1940-х – это время возвращения России на путь православия, то мне становится страшно за судьбу нашего православия. Иван Ильин уже после войны, в конце сороковых, писал, что не может быть ничего более противоестественного для посткоммунистической России, чем характерные для славянофильства настроения мессианизма, настроения славянофильской гордыни. После всего, что пережила, наделала Россия при Советах, говорил Ильин, не только неприлично, но даже бессмысленно и опасно говорить о нашей особой исторической миссии, опасно «ставить себе задачу „русификации“ Запада. <…> Мы сами не оправдались перед судом истории. Мы сами не сумели отстоять ни нашу свободу, ни нашу государственность, ни нашу веру, ни нашу культуру. Чему же мы стали бы „обучать“ Запад? Русский народ должен думать о своих собственных недостатках и пороках, о своем духовном возрождении…» Я рискну утверждать, что все это учение об особой русской цивилизации и особой русской миссии придумано для того, чтобы мы ушли от серьезного разговора о преступлениях советской эпохи, о преступлениях большевиков, не только Ленина, но и Сталина, чтобы мы ушли от серьезного разговора о тех слабостях русской души, которые мы должны в конце концов преодолеть, чтобы оставаться частью человеческой цивилизации.