Можно ли совместить христианское «не убий»
с революционным «к топору зовите Русь!»?
Я откликнулся на заметки Зинаиды Миркиной, ибо удивился ее попытке доказать, на мой взгляд, невозможное: что можно одновременно нести в своей душе совесть и руководствоваться иезуитским «цель оправдывает средства», что можно сочетать ставку на топор с совестью. Ведь она не просто оценивает ленинский Октябрь как национальную катастрофу, пишет, что «ленинская революция открыла ящик Пандоры, что дела ее были страшны», но и признает, о чем не принято говорить в современной России, что Ленин по отношению к названному иезуитскому принципу ничем не отличается от Гитлера и от Сталина. Вот такая история. С одной стороны, революционная практика по принципу «цель оправдывает средства», а с другой стороны, у одного и того же человека, как утверждает Зинаида Миркина, вера в счастливое будущее, равная совести. И для укрепления своей позиции Зинаида Миркина говорит, что вся интеллигенция XIX века, и прежде всего русская, как Ленин, большевики, считала, что «меч (топор, гильотина) – целитель».
Не все так просто. С одной стороны, Зинаида Миркина предлагает программу облагораживания души современного русского человека, программу, несущую в себе уроки семидесятилетнего советского эксперимента, «показавшего нам, что царство Божие на земле невозможно, пока не будет открыто царство Божие внутри нас», а с другой стороны, предлагает нам относиться к Ленину с уважением, как ко всякому «романтику», «идеалисту», как ко всякому фанатику. Предпринимается попытка доказать, что идеал обладает ценностью сам по себе и, соответственно, что человека можно принести ему в жертву. Но надо отдавать себе отчет, что подобная философия, оправдывающая преступления большевизма, оправдывающая гибель миллионов ни в чем не повинных людей, находится в противоречии со всей русской культурой, литературой и философией. Русская литература, русская общественная мысль еще с середины XIX века предупреждала увлекающуюся социалистическими идеями Европу, что «революционирование широких народных масс» приведет к «прискорбным последствиям». Уже Герцен видел, что на самом деле «идеал», цель «бесконечно далекая» – всего лишь «уловка», которая должна насторожить людей, предупреждал, что в красивой, бесконечно далекой цели, в сказке о «прекрасной жизни» на земле заключен одновременно приговор всем ныне живущим на земле. С далекой прекрасной целью надо быть осторожным, ибо она завораживает людей, лишает их инстинкта самосохранения, и все оборачивается упоением от саморазрушения. Предупреждение, что попытка переустройства мира на основе идеала обернется вселенской катастрофой, что сама философия коммунизма, утверждающая, что нет преступления, а есть только голодные, изначально обагрена кровью, уже позже в лице Достоевского, Владимира Соловьева и его последователей в лице веховцев становится, как сегодня принято говорить, мантрой, сердцевиной русской духовности. По этой логике, как известно, все русские мыслители в изгнании связывали освобождение России от коммунизма с окончательным освобождением русского человека от соблазнов коммунистического идеала, с осознанием, что нет большей ценности, чем человек, живущий сегодня на земле, его заботы, радости. Да, именно Герцен настаивал, что цель для каждого поколения – оно само. Природа не только никогда не делает поколения средствами для достижения будущего, но она вовсе о будущем не заботится.