. Гитлер в заключении своей «Майн кампф» прямо говорит, что историческая заслуга Муссолини состоит в том, что он спас Италию от «марксистской опасности», и что он, Гитлер, является продолжателем дела этого «великого человека». Свою историческую миссию, как известно, Гитлер видел в продолжении антикоммунистического и антимарксистского дела Муссолини. «Я должен открыто признать, – пишет Гитлер задолго до прихода к власти, а именно в 1926 году, – что именно в эту пору я проникся особенно глубоким уважением к тому великому человеку, который в горячей любви к своему народу не стал мириться с внутренними врагами Италии, а решил добиться и добился уничтожения этого врага всеми средствами и на всех путях. Муссолини завоевал себе выдающееся место среди самых великих людей человечества именно своей решимостью не делить власти над Италией с марксистами. Уничтожив интернационализм, Муссолини спас свое отечество от марксистской опасности»
[48]. Еще больше страх перед возможным приходом промосковской компартии Эрнста Тельмана способствовал приходу партии Гитлера к власти. Если проследить шаг за шагом (это делает в своем исследовании Эрнст Нольте), как созревало на протяжении полугода решение президента Германии Гинденбурга сделать Адольфа Гитлера рейхсканцлером, то вы увидите, что главным аргументом в пользу этого драматического, вымученного решения было убеждение, что все же партия национал-социализма является меньшим злом по сравнению с партией «красной», «советской звезды» Эрнста Тельмана. Как пишет в своей книге Э. Нольте, Гинденбург, как и все современники, видел перед собой две враждебные партии, причем откровенно враждебные Конституции. Но одна хотела уничтожить
капиталистическую систему, а другая –
Версальскую систему. Одна была враждебно настроена к Веймарскому государству, а другая – к государству вообще. Одна требовала снова лишить гражданских прав меньшинство, а другая требовала социального уничтожения всей буржуазии, включая офицеров и зажиточных крестьян, и без всяких оговорок идентифицировала себя с соседним государством, которое эти классы отчасти физически истребило, отчасти подвергло таким преследованиям и бесправию, каких в Германии никто и представить себе не мог. И потому Гинденбург, как и все современники, видел в коммунистах, которые во время демонстрации в Берлине вывешивали на своей резиденции, доме Карла Либкнехта, советский флаг и любили на своих транспарантах рисовать пятиконечную красную звезду Льва Троцкого, большую опасность, чем в национал-социалистах. Тем более что КПГ прямо заявляла о себе, в соответствии с учением Ленина, как о партии «гражданской войны», которая за основу своей программы взяла апрельские тезисы Ленина 1917 года, программу насильственного захвата власти, разоружения полиции, экспроприации капитала и т. д. Роковую роль, напоминает Э. Нольте, сыграла и такая, казалось, мелочь, как доклад главы берлинской полиции министру внутренних дел от 14 января 1933 года, где сообщалось об опросе, который провела КПГ на берлинских предприятиях и который был назван самой КПГ одной из подготовительных мер для успешного проведения в жизнь ожидаемых от нее в обозримом времени решительных боев. «Поскольку радикализм в среде рабочего класса все нарастает, – говорилось в этом докладе, – то КПГ определенно считается с возможностью захватить вскоре власть в Германии. Она снова проводит подготовительные мероприятия, чтобы оказаться победительницей в гражданской войне»