Кстати, Николай Бердяев уже перед смертью, наблюдая при позднем Сталине признаки оживления РПЦ, отмечал, что она, православная церковь, в эти годы особенно «в официальной церковности, в высшей церковной иерархии» тяготеет к консерватизму XVI и XVII веков», то есть к традиционному аскетическому русскому православию. РПЦ конца сороковых, при Сталине, трактует христианство только как «религию личного спасения для вечной жизни», проявляя прежде всего безразличие к «социальному преображению», безразличие к тому, как живут люди, в каких условиях протекает их земная жизнь, что, естественно, как замечает Бердяев, «поощряется советской властью»[197]. И действительно, аскетическое православие самоистязания тела во имя спасения души времен Ивана Грозного вполне вписывалось в СССР конца сороковых, во времена нового голода, расширения просторов ГУЛАГа от Волгодона до Магадана. И, наверное, в этом смысле, в смысле погружения в муки и страдания миллионов людей, и надо понимать убеждение Всеволода Чаплина, что Россия при позднем Сталине встала на свой «истинный путь». Константин Леонтьев учил, что русское рабство в моральном отношении было выше западной демократии. Архимандрит Чаплин считает, что в советском колхозном строе, в новом издании русского крестьянства, когда за труд ничего не платили, кроме «галочки», и дети снова, как в 1932–1933 году, умирали от голода, как раз и состоит полученное от Бога назначение России. Хрущев, который, напротив, дал этим рабам паспорта, начал платить за трудодни, а рабочих переселил из бараков в пятиэтажки, который решил дать русскому человеку благополучие при жизни, конечно, с этой якобы церковной, православной точки зрения был врагом русскости. И только одних этих рассуждений Всеволода Чаплина, одного из ведущих иерархов нынешней РПЦ, достаточно было для доказательства того, что Константин Леонтьев с его изуверским православием, с его убеждением, что все несчастья человека – от заразы благополучия, стал идеологом посткоммунистической России.
Но Константин Леонтьев для новой России сегодня ценен еще и тем, что он позволяет, казалось бы, невозможное, то есть сохранить веру в Бога с абсолютным безразличием к страданиям жертв ГУЛАГа. У Константина Леонтьева есть все, что необходимо для тех, кто при слове «Сталин» с благоговением осеняет себя крестным знамением и даже начинает вслух молиться. Кстати, православные сталинисты (не буду называть фамилии) впервые получили право голоса на Пленарном заседании Всемирного русского народного собора. Я сам лично общался с молодым священником, искренним патриотом, который считает, как и Всеволод Чаплин, что действительно при Сталине, в сороковые, Россия встала на свой истинный православный путь. И при этом этот священник не только оправдывал репрессии конца тридцатых в целом, но и в частности – расстрелы православных священников в это время. Есть множество фактов и свидетельств, что изуверское христианство Константина Леонтьева все больше и больше овладевает душами нынешних русских патриотов.