.
Между тем сегодня у нас формируется не просто негативное отношение ко всем основным ценностям западной цивилизации, а предпринимается попытка доказать, что наше преимущество перед Западом как раз и состоит в нашем непреодоленном туранстве, в том, что разоблачали в русском человеке господа «русофобы». Достаточно сопоставить процитированные отрывки из книги А. Мартена «Россия и Европа», все эти рассуждения о неразвитости в русском крестьянине индивидуальности, чувства личности с текстами идеологов модного ныне в России евразийства, чтобы понять идеологическую особенность нынешней России. Мы отказались преодолевать в себе то, что было нашими недостатками, по мнению этих «русофобов», и, напротив, видим свое преимущество в том, что мы так и не стали западниками. Кстати, составители сборника не учли то обстоятельство, что идеологи евразийства, тот же Н. Трубецкой, целиком принимали их сторону в оценке «уродств» русской жизни, говорили, что беда всех этих путешественников в том, что они не в состоянии оценить системообразующий характер того, что они критиковали, и, в частности, русское раболепие перед властью.
В превращении нашей, с европейской точки зрения, цивилизационной недоразвитости в наше цивилизационное преимущество действительно играют до сих пор большую роль тексты евразийцев. К примеру, Н. Трубецкой в своей классической работе «О туранском элементе в русской культуре» к психологическим особенностям московита относит все то, что обнаруживает в нем «русофоб» А. Мартен. Да, говорит Н. Трубецкой, «беспрекословное подчинение власти» было и есть основа «туранской государственности» и при потомках Чингисхана, и при московских царях. То, что «поверхностные иностранные наблюдатели», пишет Н. Трубецкой, называли «раболепием народа перед агентами власти, а этих последних – перед царем», на самом деле было фундаментальной основой сохранения и выживания государства российского[252]. Да, продолжает он, у русских, как и у туранцев, монголов, татар, не развита саморефлексия, способность к сомнению, присутствует «некоторая пониженная психическая апатичность», которая в некоторых случаях «может привести к полной неподвижности, к косности», но зато подобная пониженная психическая активность, когда «нет разлада между мыслью и внешней действительностью», порождала устойчивость, «стабильность допетровской Руси»[253].
По Н. Трубецкому, у русского как наследника туранской, монгольской психологии нет религиозного чувства как осмысленного постижения Бога в качестве высшей абстракции. Мышление абстрактными понятиями трудно давалось московиту. Для русского, настаивал он, божественное сокрыто во всем укладе жизни, в котором вероисповедание и быт составляли одно («бытовое исповедничество»). Но в результате, по мнению Н. Трубецкого, все это вело к устойчивости нации, ибо «и государственная идеология, и материальная культура, и искусство, и религия были нераздельными частями единой системы»