.
В последующие два года Оостервейк своими изданиями на латыни европейских «Гусениц» и суринамского «Метаморфоза» представил публике несколько иной образ естествоиспытательницы. В обеих книгах появились хвалебные стихи и предисловия, написанные учеными людьми. Рифмованные двустишия еврейского врача Саломона Переца шли куда дальше Арнольдовых пеонов в честь блестящей женщины, предварявших «Книгу о гусеницах» 1679 г. В обоих изданиях превозносились женщины, изучающие насекомых. На фронтисписе «Книги о гусеницах» (художника Симона Схейнфута) ученая богиня в окружении коллекции насекомых поучает идеализированную Марию Сибиллу Мериан и ее дочерей. На фронтисписе «Метаморфоза» опять-таки идеализированная молодая Мария Сибилла рассматривает на переднем плане экземпляры личинок, тогда как сзади нее видны в окно Суринам и другая Мария Сибилла, гоняющаяся с сачком за бабочками[735].
Но Оостервейк явно производил отбор. Естественно-научные труды, выходившие в Нидерландах в конце XVII — начале XVIII в., обычно помещали на первых страницах символ голландской колониальной империи: изображение того, как неевропейские народы подносят в виде дани предметы со своей родины, которые пожелали изучать европейцы. На фронтисписе к «Истории редких экземпляров из Амстердамского Аптекарского сада» (1697) Яна Коммелена изображены коленопреклоненные африканец и азиат, которые вручают свои растения королеве, олицетворяющей Амстердам, а рядом ждет своей очереди индианка. Источником растений для роскошного каталога послужили добровольные дары коренного населения[736]. В книге Румфа о ракообразных Амбоины (для которой Мериан делала иллюстрации, но не фронтиспис) темнокожий туземец склонился, чтобы преподнести огромную корзину с раковинами группе сидящих за столом натуралистов; рядом с туземцем возится на коленях среди моллюсков и черепах обнаженный мальчик[737].
В «Метаморфозе» 1719 г. нет негра или кариба, который бы на коленях передавал в дар Мериан насекомых и растения. Ей (скорее следуя причудливой традиции Ренессанса) показывают образцы животных и картинки насекомых херувимы. Возможно, Оостервейк считал имперские образы неподходящими для женской книги. Возможно, этот выбор объяснялся собственной неуверенностью Мериан (переданной издателю, скажем, ее другом Схейнфутом, который был консультантом «Метаморфоза»)[738] по поводу того, стоит ли изображать ее труд в виде имперского предприятия. Мария Сибилла Мериан снова ускользает от нас. Мы опять не можем определить, кто она такая.
Разные жизни, но разыгранные, так сказать, на общем поле. Судьбы Гликль бас Иуда Лейб, Мари Гюйар дель Энкарнасьон и Марии Сибиллы Мериан связаны зависимостью от сходных внешних обстоятельств, будь то опасность подхватить чуму, тяготы болезни или ранние смерти родных. Все три вкусили от городского говора и печатного слова. Все три испытывали на себе давление иерархической структуры, предъявлявшей особые требования к жещинам. Все они, пусть ненадолго, вдруг открывали для себя новые, сулившие лучшее будущее духовные возможности. Траектории их развития определялись некоторыми общими чертами, в частности удачным сочетанием большой энергии и долгой жизни. Различия объяснялись как случайностями и темпераментом, так и (в значительной степени) особенностями религиозной культуры и профессиональных ожиданий XVII в.