Поиски его все-таки увенчались успехом, и он протянул Никите ладонь:
— Вот он, посмотри-ка… Большое скотине мучение от этого разбойника!
Тяжело поднимаясь с земли, старик ласково схватил коня за ляжку. Конь вздрогнул всем телом и брыкнул задними ногами, отчего Федор отлетел в сторону, несколько раз перевернулся и остался лежать у дороги, как сноп соломы. А конь лишь махнул хвостом и спокойно обернулся, будто желая убедиться, далеко ли отбросил старика.
Никита с криком ужаса подбежал к Ковшову и посадил его. Прибежал и побледневший Бобров.
— Не пугайтесь, — глухо простонал старик. — Хорошо еще, что близко был: не копытами, а голенями оттолкнул только… Встать помогите…
Дрожа всем телом, Федор поднялся, шатаясь дошел до лошади и с трудом взобрался на седло. Он поехал шагом впереди.
Когда прошел первый испуг, Никита даже стал пофыркивать, а старик несколько раз обернулся, потом остановил коня, поджидая спутников, и вдруг, жутко скривив рот, закатил глаза. Голова его склонилась к плечу, и он расслабленно замотал ею.
— Стоял бы я чуть подальше, так он бы мне всю челюсть раздробил… Я его, дурака, от овода спасал…
— Да ведь овод не жалит в эту пору! — заметил Бобров. — И спасать нечего было.
Никита не выдержал и глупо расхохотался. А старик болезненно сжал губы, и в его светлых глазах появились слезы. Он был похож сейчас на незаслуженно обиженного ребенка.
— Всю жизнь со мной так, — произнес он горестно. — За добро мне всегда злом отплачивали, в грудь лягали… А тебе вот смешно, Никита.
— Так ведь овод не жалит в это время, — мягко повторил Бобров. — Конь-то боялся не его, а тебя, Федор Афанасьевич. И пострадал ты напрасно. — Потом, строго взглянув на фыркающего Никиту, он добавил с упреком: — Это скорей печально, нежели смешно.
Старик как-то обмяк после этого случая, стал задумчивым и молчаливым. Спутники всячески старались втянуть его в общую беседу и чаше обычного запевали песни Казалось, Ковшов и сам хотел вернуть себе былую беспечность, иногда он пытался разговаривать и даже шутить, но быстро и надолго умолкал. А Никита от этого все больше и больше чувствовал себя виноватым.
На следующем привале Бобров, нарушив затянувшееся молчание, неожиданно спросил:
— Никита, помнишь ты некрасовского «Школьника»?
— Конечно! — воскликнул Никита и с удивлением уставился на Боброва.
Как же могло быть иначе, если он, что называется, вырос вместе с этим «Школьником»! Никита забыл, где и когда он впервые прочел это стихотворение, сразу ли полюбил и понял его или медленно, с годами, раскрывался перед ним его ободряющий смысл. Но оно навсегда вошло в его сознание, и ему почему-то казалось, что это должны были знать все.