На какое-то мгновение все замерли — кто с кружкой воды, кто с раскрытой книгой в руках, кто не донеся кусок хлеба до рта, — а потом дружно подхватили песню:
Жура, жура, журавель!
Жура-вушка молодой!..
Нежное лицо Ефрема напряглось и покраснело, он озорно поглядывал своими лучистыми глазами и пел, дирижируя хором.
От одной песни ребята переходили к другой. Они пели о том, как на горе всем буржуям раздуют революционный пожар. В песне так прямо и говорилось:
Мы на горе всем буржуям,
Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем!
В-во — и боле ничего!
А следующая песня звала к светлой, счастливой жизни:
Вперед, заре навстречу,
Товарищи, в борьбе
Штыками и картечью
Проложим путь себе.
Из боковой комнаты неслышно вышел человек в простых коровьих торбасах с туеском в руке. Это был Тарасов, председатель сегодняшнего собрания. Он прошел мимо Никиты, остановился около дверей чулана, поднял туесок и тоже запел. Его сильный и чистый голос раздвинул все остальные голоса и полился дальше и выше, увлекая их за собой. Казалось, вокруг огромной птицы вьется рой маленьких, проворных птичек-спутников.
Но вдруг совсем неожиданно он прервал пение и исчез в чулане. Хор будто споткнулся.
— Павел! Тарасов! Тарасов!
Все двинулись к чулану. Несколько человек навалились на дверь и попытались открыть ее. Дверь чуть-чуть подалась, но тут же тяжело захлопнулась. Шесть человек не сумели пересилить одного здоровяка. Потом за дверью послышалось невнятное бормотание, и Тарасов вышел из чулана уже без туеска. Все облепили его:
— Павел! Тарасов! Спой! Ну, хоть немного!..
Тарасов одернул гимнастерку, провел рукой по своим коротким волосам и твердо заявил:
— Нет, не буду, охрип, — и медленно направился в свою комнату.
«Хоть бы спел немножко!» — подумал с досадой Никита.
А ребята тем временем стали в круг и захлопали в ладоши. Степан Булочкин пустился в пляс, ловко изгибаясь всем своим тонким и длинным телом. Маленькая беленькая русская девушка легко и радостно летала вокруг него.
Студенты долго еще веселились, и Никита наблюдал за ними, боясь шевельнуться, чтобы не скрипнуть шатким топчаном. Порой он едва сдерживался, чтобы не рассмеяться вместе со всеми.
Но вот ребята разбрелись по комнатам, и шум постепенно стал утихать. Девушки прошли по длинному коридору за столовую, в свое отделение.
Вскоре в комнатах наступила тишина, потушили лампы. Лишь изредка проходил кто-нибудь по освещенному коридору.
— Товарищ, почему ты здесь спишь? — проговорил кто-то над Никитой, когда он уже засыпал.
Никита очнулся. Перед ним с полотенцем через плечо стоял Ефрем Сидоров.