Эти слова у меня вертелись прямо на языке, про праздник, который в чужом окне.
Ну, представьте замороченных, запуганных советских писателей, у которых и денежек-то наскреблось на эту поездку, лишь когда они залезли в долги, и которых, прежде чем выпустить за рубеж, пропустили через все возможные мясорубки и фильтры, поставленные недремлющими органами; напоследок им выложили, от щедроты души, по тридцать с чем-то франков, это, кажется, долларов шесть-семь… И произнеся нечто вроде: езжайте, смотрите, но берегите честь и помните, что вы советские люди, отпустили наконец в Европу.
О том, что мы советские люди, мы не то что не забывали, а не смогли бы забыть, если бы и захотели. Когда мы вылезли из автобуса, толпясь в ожидании дальнейшей участи у подъезда какой-то гостинички, мы сразу же, это понятно, уперлись глазами в витрину ближайшего магазина и вдруг поняли (навсегда!), что мы даже не нищие туристы, а мы русские нищие туристы, которых в голом виде представили этой самой Европе.
После этого иметь франки расхотелось вообще.
Один мой приятель рассказывал, что в одну из поездок, самых-самых тогда первых, руководство писателей решило поощрить достойных, ну, скажем, тех, кто верно прислуживает, и с десяток писателей привезли сюда, в Париж.
Прилетели ночью, разместились в какой-то малоуютной гостиничке, а утром, едва позавтракав, вылезли на белый свет и так же, как мы, уперлись в витрину магазина. И так долго ее рассматривали, что не заметили, как из дверей вышел сам организатор и вдохновитель поездки Виктор Николаевич Ильин, прежде генерал КГБ, а ныне оргсекретарь писательского Союза, имевший задачу бдительно следить за чистотой помыслов, да и рукописей, вверенных ему творцов. Они же инженеры человеческих душ.
Неизвестно, долго ли он разглядывал тощие писательские зады и сверкавшую за ними и заполненную товаром обыкновенную для Парижа, но не для наших людей, ту самую витрину, но вдруг раздался его возглас: «Бе-зо-бра-зи-е!»
Попробуйте услышать, когда вы ступили на чужую землю, и чувства и нервы до предела обострены, и вы хотите что-то увидеть и понять с первой минуты, а это, конечно же, витрины магазина, без которых, как утверждал Герберт Уэллс, город – как человек без глаз… И вы впервые в жизни теряете ту самую настороженность, которая сопровождала вас всю жизнь в России и не давала смять вас и уничтожить, и в этот необыкновенный момент раздается, как небесный глас, знакомый до боли чуть скрипящий баритон: