* * *
Но основной целью «крикливого багрового маркиза», как вы его называли, не была защита сына — он просто хотел уничтожить вас, спровоцировав вас на возбуждение судебного дела против него.
Знаю, знаю, но в то время я не понимал этого. Я любил Бози. Я хотел угодить ему, помочь ему в этой ужасной игре против ненавистного отца, но, когда понял, что это игра в кости на мою душу, было уже поздно. Через десять дней после ареста его отца Бози убедил меня поехать с ним в Монте-Карло, хотя я в это время должен был бы спокойно обдумать свое положение и увидеть страшную ловушку, в которую попал. Когда мы вернулись, юристы маркиза подготовили так называемую ссылку ответчика на наличие оправдывающих обстоятельств. Уверяю вас, я ужаснулся тому, что они раскопали и вытянули из молодых шантажистов и мужчин по вызову, наверняка путем подкупа и угроз привлечь к суду.
* * *
Это все было правдой?
Это было правдой, которую покупают за тридцать сребреников.
* * *
Наверняка эффективнее, чем покупать молчание за серебряные портсигары.
Ну, это едва ли справедливо. У меня была привычка дарить серебряные портсигары молодым людям, которые мне нравились. Я получал удовольствие от общения с ними и хотел, чтобы они тоже получали удовольствие от владения тем, что они сами не смогли бы купить. Я не мог предвидеть, что люди Куинсберри выследят их всех и возьмут у них показания об их… ну, скажем, об их личной жизни. Я обнаружил, что лояльность низших слоев такой же предмет купли-продажи, как и мораль аристократии.
Странно, но я не особенно волновался из-за их показаний. Их никто не мог подтвердить, и у половины из них было криминальное прошлое. Так что это было их слово против моего. Вызвали мой гнев и заставили забыть об осторожности нападки на мои произведения. В заявлении оснований защиты против иска они назвали «Портрет Дориана Грея» аморальной и непристойной книгой, в которой описаны содомиты и извращенцы, а я был выставлен чудовищем греха и порочности за то, что написал ее. Оглядываясь назад, я полагаю, что видел себя в роли двух моих любимых героев французской литературы, Бодлера и Флобера, защищая свое искусство от филистеров и невежд. Они оба подверглись преследованию со стороны французского государства, и, хотя я был в другом положении, я чувствовал себя таким же преследуемым. А где еще можно быть лучше услышанным, как не во время гласного судебного разбирательства по делу о клевете?
* * *
Итак, вы обратились в суд, будучи уверенным в успехе?
Я был уверен, что смогу убедить присяжных, показав, насколько абсурдно утверждать, что я совершал все безымянные грехи Дориана Грея, потому что писал о них, притом достаточно завуалированно. Я был уверен, что мы сумеем дискредитировать свидетелей со стороны защиты. Я также был уверен, что, если пойдет речь о моих отношениях с Бози, не найдется никого, кто бы смог доказать наличие между нами «грубой непристойности», как это было весьма затейливо обозначено в законе.