Еще более дикий Запад (Демина) - страница 102

Но я ничего.

Сажусь, куда сказано. Руки складываю на коленях, хотя в животе урчит, но никто на еду — а на столе стояли огромные миски — набрасываться не спешит.

Все смотрят на тарелки.

Или на руки?

Ну и я тоже. Вид пресмиреннейший, еще немного и сама поверю в собственную кротость. Стоило опуститься, как раздался низкий протяжный звук, заставивший моих соседок подняться. Я тоже поднялась.

Застыла.

А ведь на лицах ожидание.

И предвкушение.

И… и такая тоска, что сердце кровью обливается. Проклятье… что с ними станет, если Змееныша убить? Просто взять и… и не сойдут ли они с ума? Салли-первая, поспешно заправляющая прядку в чепец. Салли-вторая, что стоит, облизывая пересохшие губы.

И та девочка, слева, совсем молоденькая, еще не утратившая естественного румянца.

А дверь на другом конце зала распахнулась, пропуская человека, которого я ненавидела уже вполне искренне и конкретно.

Глава 21. В которой свершается таинство брака и избранных становится больше

К обеду Змееныш переоделся и, надо сказать, что военный мундир с золотым позументом сидел на нем преотлично. Блестела шитая тем же золотом лента, сияли ордена, переливался драгоценными камнями венец на голове.

Ишь ты.

Однако.

От искреннего удивления я и приоткрыла рот, сделавшись, верно, вовсе неотличимой от девиц, меня окружавших. И потому взгляд Змееныша, ненадолго остановившийся на мне, не выцепил ничего-то этакого. К примеру желания запихать ему этот самый венец в одно место.

Туда, куда Эдди моему ухажеру букет вставил.

Я же смотрела. Правда, не столько на Змееныша, сколько на женщин, что шли за ним.

Сиу.

И… и она другая. Будто бледнее, будто выцвела в этом задымленном городе темная кожа, а белые волосы, наоборот, сделались темнее, как пылью припорошенные. Глаз отсюда не видать, но почему-то кажется, что и они поблекли. Черты лица заострились. А выражение на нем — упрямое, сосредоточенное. Смотрит она под ноги и идет, никого вокруг не замечая.

Августу я тоже узнала.

Алое платье с золотой каймой. И снова бледность. Лихорадочный румянец. Испарина на лбу. Золотой венец, чуть меньше того, который был на голове Змееныша, кажется непомерно огромным, тяжелым. А она держит голову прямо и губы поджимает, скрывая недовольство.

Орчанка.

Ступает осторожно, крадучись. И голову в плечи втянула, но все одно она возвышается и над другими, и над Змеенышем. Орчанка, как и сиу, и Августа в красном. Платья какие-то… не такие. Ткани будто текут, не облегая, скорее обрисовывая тела, и почему-то женщины кажутся почти голыми.

А у меня перед глазами встают другие, те, на которых из одежды были чешуя и золотая краска.