Он думал о ней после отбоя, в темноте, когда ему никто не мог помешать. Перед ним возникало ее личико с припухлыми губами и родинкой на левой щеке. Разлетались косы, мелькали легкие прюнелевые туфельки… Туфельки с перепонками, он почему-то помнил даже это. Но заглянуть в ее узкие косящие глаза ему никак не удавалось. Не потому ли, что он смотрел на Аннушку и на себя как бы со стороны?
Иногда ее лицо было совсем близко. Казалось, вот-вот услышишь ее дыхание. Но нет, то был ветер.
Этот ветер расшатывал рыжее фронтовое небо, сожженное артиллерийским огнем, и ночь полнилась сухим шорохом, а Нечаеву слышались трубы духового оркестра, игравшего бурную польку и вальс-бостон на дощатой эстраде в тот последний предвоенный вечер, который он провел вместе с Аннушкой. Не думал он, что этот вечер будет последним. Эх!.. Но чем пристальнее он вглядывался в знакомое лицо с родинкой, тем призрачнее и нереальнее становилось оно, размытое темнотой. И тогда Нечаев засыпал.
Утром, спускаясь к морю, они всегда проходили мимо длинного деревянного сарая, стоявшего под обрывом. Крыша сарая позеленела от старости, на его темных досках сединой проступала морская соль. Когда-то в этом сарае, должно быть, рыбаки хранили свои снасти и улов — пустые, рассохшиеся бочки все еще валялись вокруг, — но теперь к нему нельзя было подойти: его круглосуточно охраняли часовые с винтовками.
Даже у капитан-лейтенанта не было ключей от сарая. Доступ к хранившимся в нем сокровищам имел только Николай Сергеевич, который возился в нем при свете «летучих мышей» с утра и до ночи. Что он там делал?.. Об этом можно было только догадываться. Но когда он в своей неизменной кепочке-восьмиклинке, повернутой козырьком назад, выползал из глубины сарая на солнышко, от него разило машинным маслом, тавотом и бензином.
В этой кепочке Николай Сергеевич был похож не то на мотогонщика, не то на знаменитого авиатора Сергея Уточкина, чьи портреты, наклеенные на паспарту, красовались раньше в витрине образцовой фотографии на Дерибасовской. Знаменитый авиатор, как знал Нечаев, был заикой. А Николай Сергеевич просто не раскрывал рта.
За столом он горбился, листал газеты и журналы, которые привозили из города, а потом, когда обед подходил к концу, с облегчением отставлял стул. И снова по отвесной лесенке, которую капитан-лейтенант называл штормтрапом, спускался к сараю.
— Беспокойный дяденька, — сказал Костя Арабаджи.
— Беспокойный? Скорее обстоятельный, — ответил капитан-лейтенант. — Для вас же старается. Вы ему потом спасибо скажете. А сейчас… Займемся водолазным делом. Троян! Вы, кажется, были водолазом? Поможете другим. Не забыли еще, как надевается скафандр?