Корчмарь, стоявший за стойкой, выжидательно молчал. Это был крепкий человек лет пятидесяти с влажными вислыми усами.
Нечаев бросил на стол монетку и вопросительно посмотрел на хозяина. Этого хватит?
Тот любезно осклабился, хотя в глазах его был все тот же недобрый режущий блеск, и поставил на деревянный поднос две рюмки сдобренной медом сливянки. Он знал, чем надо потчевать немецких солдат. Тем подавай шнапс.
Но Нечаев покачал головой. Они хотят есть.
Корчмарь кивнул, что понял. Сейчас он угостит дорогих гостей. Но придется малость подождать.
Выслушав его скороговорку, Нечаев и Шкляр медленно прошли в дальний угол и присели на трехногие табуретки. Краем глаза Нечаев видел, как корчмарь перемигивается с крестьянами. Те сосредоточенно макали хлеб в какой-то темный соус. Повернувшись к ним спиной, Нечаев проглотил слюну.
Ждать пришлось минут десять.
Наконец корчмарь принес им жирную баранью бастурму, брынзу и испеченные на жаровне в постном масле и уксусе стручки красного перца. Отведав этого блюда, Нечаев застыл с открытым ртом. Он словно бы проглотил горящий факел.
Между тем корчмарь с самым невинным видом справился, нравится ли господам солдатам его кушанье.
— Гут, зер гут, — пробормотал Нечаев и потянулся к рюмке, чтобы залить пожар сливянкой.
После этого ему сразу полегчало. А когда корчмарь принес густое, почти черное вино, которое пахло нагретой на солнце смолой, Нечаеву и вовсе стало хорошо. Показалось, будто он дома, будто за соседними столами сидят старые дядьки из-под Александровки или Кубанки и тихо, неторопливо толкуют о своих колхозных делах, а сам он в отпуске, и стоит ему выйти на улицу, залитую солнцем, как он увидит своего деда, увидит красное полотнище с надписью: «Добро пожаловать» над крыльцом школы-семилетки, и прислоненные к этому крыльцу велосипеды, и белых гусей в белой пыли возле криницы… За весь день Нечаев не слышал ни одного выстрела и как-то уже успел позабыть о войне.
Но стоило ему взглянуть на Сеню-Сенечку, сидевшего напротив в ненавистном Нечаеву мундире мышиного цвета, как он сразу вспомнил, что и на нем сейчас точно такой же мундир, и снова почувствовал себя на войне, которая из-за солнечной тишины, лежавшей за открытой дверью корчмы, была еще страшнее, чем на черной грохочущей передовой. Война была и здесь. Она подстерегала его за каждым углом, за каждым поворотом дороги.
В город они попали только около пяти часов пополудни на попутном грузовике.
Город был невелик. Он напомнил Нечаеву родную Одессу. Такие же дома с железными балкончиками, такие же пыльные акации… Морские ветры просквозили его тесные улочки, и пористый камень, из которого были сложены его дома, приобрел оттенки древнего мрамора, слегка пожелтевшего от солнечных лучей.