Кажется, я горю целую вечность и надорвала горло в беззвучном крике. У меня нет больше голоса, нет зрения и слуха. Есть только всепоглощающая боль, не утихающая в смертоносном пламени. Почему я до сих пор ее чувствую? Или это только начало ада?
— Вишенка, маленькая моя, — прохладные нежные руки касаются моего лба, гладят по лицу.
— Мама? — мое удивление смешивается с паникой — мамочке не место в этом адском кошмаре.
— Тихо, моя девочка. Ты измучилась, устала, я тебя убаюкаю.
Мамины руки обнимают меня, и я с удивлением осознаю, что боли больше нет.
— Где же ты была так долго, мамочка? — Слезы заполняют мою грудь, сдавливают горло, но не могут прорваться сквозь ледяной заслон. Я вспоминаю, что больше не плачу.
Мама осторожно гладит меня по голове, укачивает и шепчет ласковые слова. А когда разжимает объятия — мне становится неуютно и холодно.
— Не уходи, пожалуйста, — я протягиваю к ней руки, — я хочу с тобой, мама.
— Со мной тебе нельзя, Вишенка, ты ведь не оставишь своего малыша. Тебе просто надо отдохнуть, закрывай глазки и спи, а я спою тебе как раньше.
Тихо и печально звучит колыбельная. Мамочкин голос постепенно удаляется и уже едва слышен.
— Мама, мамочка, не бросай меня! — я не могу потерять ее снова!..
Внутри меня словно плотину прорывает, и поток слез уже не сдержать. Мама опять от меня ушла и даже не узнала, что Реми со мной больше нет. И что я бесконечно одинока и несчастна. Из глаз вырываются слезы, я плачу навзрыд, надрывая легкие, сердце, горло… Внутри трещат и взрываются невидимые барьеры, обнажая боль, все мои страхи и возвращая меня к свету.
Неожиданно в мой потерянный мир врываются громкий щебет птиц, дуновение свежего ветра и чей-то тревожный голос. Он мне знаком и не кажется опасным. В этом голосе я слышу спасение и тянусь за ним.
Шанхай
2007
— Тихо-тихо, успокойся, моя девочка, все уже хорошо, все позади, — шершавая ладонь гладит меня по щеке.
Яркий свет ослепляет, когда я пытаюсь открыть глаза.
— Диана, возвращайся, тебя больше никто не обидит, — этот голос никогда прежде не был таким ласковым.
С третьей попытки я все же открываю глаза. Свет не такой уж яркий, и ветерок настоящий, приятный, и где-то рядом щебечут птицы… как летом. Я жива.
Передо мной встревоженное лицо Жака. Таким я его никогда еще не видела — он осунулся и оброс густой щетиной. Вид у мужчины уставший, но он улыбается.
— Жак, — произношу сипло и сдавленно. Хочу приподнять руку, чтобы дотронуться до его щетины.
— Тихо, не поднимай руку, — Жак придерживает широкой ладонью мое запястье.