А ему приходилось нелегко. Живой и деятельный от природы, он долгие годы был заживо погребен в низких и сырых одиночных камерах самых страшных царских политических тюрем. И сколько одних петербургских тюрем он переменил за это время: Дом предварительного заключения, Трубецкой бастион Петропавловской крепости, тюрьма III отделения!
В «образцовой тюрьме» – Доме предварительного заключения – Мышкину вопреки правилам не давали книг, а затем отобрали полотенце и даже носовой платок. Описывая этот случай, сам Мышкин указывал, что царские власти поступили так, «как будто Фемида непременно требовала, чтобы Мышкин сморкался в кулак, а не в платок, вытирался рубахой или простыней, а не полотенцем»>50. Когда Мышкин хотел написать по этому поводу протест прокурору, ему отказали даже в бумаге. Наконец, стараясь унизить и подчеркнуть его полное бесправие, тюремная администрация распорядилась даже убрать со стены печатную инструкцию заключенному, которая висела в каждой камере.
В Трубецком бастионе Петропавловской крепости, куда Мышкина перевели в феврале 1876 г., в ответ на его требование указать статью свода законов, на основании которой заключенному запрещается выписывать на средства родственников газету, он получил ответ, что это – «бессмысленный каприз».
«Если желание заключенного знать точно свои права и обязанности считается „бессмысленным капризом“, если так отвечают в Петербурге, в этом главном источнике русской казенной правды и формальной справедливости, отвечают человеку, еще не осужденному судом, то чего же можно ожидать где-нибудь в Сибири?»>51 – спрашивал Мышкин.
Несмотря на невероятно тяжелые условия заключения, Мышкин продолжал свою борьбу. Неоднократно он обращался к властям с резкими и энергичными протестами против беспощадного режима уничтожения арестантов, проводившегося в тюрьмах. Не надеясь на положительное решение вопроса, он все же считал необходимым протестовать всеми способами. При этом Мышкин нисколько не скрывал свои революционные настроения и резко нападал на царизм. Сказав, например, о ненависти, которую питают все угнетенные народы к царскому чиновнику, олицетворявшему в их представлении всю неправду, Мышкин с гневом писал: «И можно ли после этого примириться с теми, которые сделали ненавистным для всех имя „русского“ при сознании, что эта ненависть вполне заслужена? Самый патриотизм, любовь к родине... делают невозможным подобное примирение»>52. В своих заявлениях и протестах Мышкин поднимался до обличения всего царского строя.
Недаром еще до начала суда прокурор Желеховский потребовал «воспретить Мышкину писать подобные возмутительные вещи, так как под предлогом объяснений... он позволяет себе писать клеветы на государственные учреждения и должностных лиц»