– Узнаешь?
– Черт, – наконец улыбнулся Робин. – Десять лет этого запаха не ощущал. Наливай.
Еще через полчаса он, уже раскрасневшийся и повеселевший, стоял и разглядывал полки, которые тянулись почти вдоль всех стен.
– Я всегда знал, что ты не пропадешь. Значит, к тебе все ближайшие деревни едут за этими снадобьями?
– Сам видишь, не бедствую, – довольно кивнул монах и разлил остатки яблочного пойла по кружкам. – Робин…
– Ну?
– Я ведь знаю, что тебя скребет.
– Ничего. Я найду Мазера, и он проклянет день, когда родился на свет.
– А эти… Изабелла и ее сестра, как там ее…
– Эмилия. Нет, не остановят.
– Хорошо ж тебя накрыло. Держи, – Тук протянул приятелю кружку и, прежде чем выпить, буркнул. – Только я не про то.
– Про что еще? – Робин наконец отвернулся от полок.
– Ты все собирался-собирался, да так ей ничего и не сказал. Из тебя ж такое клещами не вытянешь. Но она и так знала, что ты ее любишь. Знала-знала. И очень гордилась этим. И тобой очень гордилась.
– Поеду, – Робин поставил на стол пустую кружку. – А то уже темнеть начинает.
– Что, лесных разбойников боишься? – ухмыльнулся Тук и тут же попытался увернуться от тумака, но не успел.
– Добраться до города хочу, пока ворота не закрыли.
– Пойдем, калитку за тобой затворю. Заезжай, если что надо. Вижу, опять тебе досталось, совсем недавно.
– Что, заметно?
– Ага. Правую сторону бережешь при движениях, – Тук распахнул калитку, подождал, когда Робин под уздцы выведет коня, потом стал возиться с тугим засовом и ненадолго повернулся спиной к приятелю.
Этого Робину вполне хватило. Он быстро наклонился и хрюкнул кабаном над самым ухом отца Тука. В следующий миг монах уже был в паре ярдов над землей – он словно взмыл на березку, что росла возле калитки.
– Это… это ты, что ли? – возмутился Тук. – Шуточки! Друг называется!
– Ну вот, а говорил – не залезешь!
***
В Ноттингем Робин возвращался уже в сумерках. Городские ворота вот-вот должны были закрыться, но он успел. На небольшой площади перед воротами собрались несколько всадников и пара повозок – кто-то приехал под вечер, кто-то уезжал на ночь глядя. Робин направил коня чуть в сторону, чтобы никому не помешать. Густая осенняя мгла быстро опускалась на город, рыночная площадь была почти пуста, лишь последние припозднившиеся торговцы – здешние, ноттингемские, кому никуда не надо было уезжать – собирали с лотков остатки нераспроданного товара.
Робин вдруг почувствовал на себе чей-то слишком уж пристальный взгляд. Он незаметно, стараясь не поворачивать голову, покосился в сторону небольшой толпы перед воротами, но не увидел никого, кто на него бы пялился. Обычная вечерняя суета – торговцы, заезжие ремесленники и крестьяне со своим товаром. Тем более завтра ярмарка, Дженни же говорила, как он мог забыть. Двое мальчишек сновали между пустеющими рядами, явно высматривая в полутьме какого-нибудь раззяву, у которого можно срезать кошелек. Но несмотря на то, что Робин никого не заметил, ощущение пристального взгляда не проходило. Он осторожно поглядел в другую сторону – дальше от толпы, чуть ближе к воротам. Пара стражников дотошно осматривали крестьянскую повозку, в стороне неловко возился с поводьями дряхлый оборванный сарацин на дряхлом муле. Робин тут же отвел взгляд. Стражников у ворот и торговцев на площади этот старик обманет, а вот его – нет. Этот сарацин очень стар, но вовсе не дряхл. И ездить наверняка привык на лучших лошадях, а не на полуживом муле. И с поводьями сейчас возится только для отвода глаз, а так-то привык держать их в левой руке, потому что в правой – меч.