– Ни за что, – заявила она со всей решительностью, на которую была способна. – Никто из нас, особенно моя дочь, не выйдет из канализации за едой. Нам придется придумать что-нибудь другое.
Время тянулось медленно, а на следующий день мы совсем оголодали. Мы пили воду по чуть-чуть, чтобы унять боли в животе. Я даже представила себе крошечного младенца в материнской утробе, беззвучно плачущего в ожидании пищи, которая не поступала.
Еще одна ночь прошла без еды. Мы с Солом вышли из комнаты, хотя я ослабела от голода, чтобы идти и читать.
– Мой отец прав, – сказал он, когда мы приблизились к пристройке. – В подвале гетто спрятана еда. Не только картофель, но и вяленое мясо. Ты помнишь, как нам иногда давали сушеную свинину? – Я кивнула. Немцы решили жестоко подшутить над нами – давать евреям некошерную пищу. – Мы не могли ее съесть, но я припас ее на случай нужды. Еще там осталось несколько мешков с картофелем, которые можно спасти. Это в многоквартирном доме на Львовской улице, номер двенадцать, за стеной подвала. Если бы только мы нашли способ добраться до него.
– Может быть, моя подруга Элла сможет помочь, – выпалила я, прежде чем подумать и промолчать.
– Девушка с улицы? Ты продолжала с ней встречаться? – В его голосе слышался ужас. Я промолчала. – Но, Сэди, ты же мне обещала.
– Я знаю, знаю. – Я искала оправдание своему проступку, но не нашла его. – Извини. Если я попрошу ее, она сможет достать нам еду.
– Мне это не нравится. Мы не можем ей доверять.
– Я думаю, что можем. Она знает обо мне уже несколько недель и никому не сказала. Зачем ей предавать сейчас? – Он не ответил. Я знала, что он согласится, увидит в Элле друга, как и я. – В любом случае, другого выбора у нас действительно нет.
– Хорошо, – согласился Сол. – Если я скажу тебе точно, где спрятана еда, ты сможешь послать ее.
Я обдумывала идею. Старалась представить себе, как Элла, всегда жившая в роскошном центре города, пытается ориентироваться в руинах разрушенного гетто. Она никогда бы не справилась с этим. – Ее заметят, – сказала я. – И она не знает, как себя вести. Если бы я только смогла оказаться на улице, я пошла бы сама.
Сол округлил глаза.
– Сэди, ты что, шутишь? Канализация – наша единственная надежда.
Выходить на улицу было рискованно, нас ждали арест и гибель.
– Это единственный выход, – сказала я.
– Я бы мог пойти, – предложил Сол. Но когда он произнес это, мы оба поняли, что это невозможно. С его ермолкой и бородой его бы сразу обнаружили. Мне нравилось, что он вызвался помочь, но о его выходе не могло быть и речи. Единственная надежда возлагалась на меня.