Тогда сердце мое толкнулось в груди столь тяжело, что мое мраморное тело наконец раскололось – и все мои силы, моя жизнь, моя любовь, моя надежда хлынули из меня, и во мне ничего не осталось. До той минуты я слушала и думала: «Это все ложь, она сумасшедшая и просто бредит, Селина придет и все объяснит!» Но теперь миссис Джелф вытащила медальон и раскрыла. На ресницах ее опять заблестели слезы, а глаза засветились счастьем.
– Вот, посмотрите, – сказала она, показывая мне золотистый локон Хелен. – Ангелы небесные отстригли прядку с головушки моего мальчика!
Я расплакалась, и она, видимо, решила, что я тронута рассказом о ее мертвом ребенке.
– Да, уж вы-то хорошо понимаете, каково мне было знать, что он приходит к ней! Представлять, как он тянется к ней своей милой ручонкой и оставляет поцелуй у нее щеке, чтоб она передала мне! Ах, безумно хотелось его обнять, до боли хотелось! Прямо сердце рвалось! – Миссис Джелф закрыла медальон, спрятала обратно под платье и погладила сквозь ткань. Конечно же, он висел у нее на груди все последние три месяца…
Потом наконец Селина сказала, что может устроить встречу с сыном. Только вот в Миллбанке не получится. Но если миссис Джелф поможет ей выбраться на волю, она его приведет – приведет к ней домой, клятвенно пообещала она. Нужно будет одну ночь бодрствовать и ждать, думая о нем. Селина придет перед рассветом.
– Поверьте, мисс Прайер, я не стала бы ей помогать ради чего-нибудь другого! Но что еще мне оставалось делать? Она сказала, что там, где он сейчас, очень много женщин, которые с радостью возьмут под свою нежную опеку маленького мальчика-сиротку. Сказала так, мисс, и заплакала. Она же такая добрая, такая хорошая – ну разве можно держать ее в Миллбанке? Вы и сами так говорили, причем не кому-нибудь, а мисс Ридли! Ох, мисс Ридли! Как же я боялась, что она застанет меня, когда Селина передает мне поцелуи от моего дитятки! Как боялась, что она уличит меня в излишней доброте к подопечным и переведет на другой этаж!
– Так, значит, Селина осталась из-за вас, когда ей пришло время отправиться в Фулэм, – сказала я. – Из-за вас она ударила мисс Брюер… и из-за вас претерпела пытку темной камерой.
Миссис Джелф отвернула лицо, как-то нелепо засмущавшись, и сказала, что знает только одно: ей было просто худо от одной мысли о расставании с Селиной. Ей было очень худо, а потом очень радостно – и стыдно, и жалко, и радостно! – когда бедная мисс Брюер пострадала от Селининой руки…
– Но теперь… – Она подняла на меня ясные простодушные глаза. – Теперь мне будет ужасно тяжело проходить мимо ее камеры и видеть там другую женщину.