Костя, забыв про еду, с удивлением уставился на цепочки. Они были похожи как две капли воды, обе с голубыми камешками, только одна потолще, а другая потоньше. Костя не представлял, каким образом две одинаковые цепочки могли оказаться у Яшки и у медведя.
— Что, съел? — сказал Яшка, наслаждаясь глупым видом приятеля.
— А ну тебя! Заморочил башку, падла!
И тогда Яшка, решивший окончательно поразить Костю, рассказал ему обо всем. А закончив, пригрозил:
— Смотри, Цыган, протреплешься кому про сегодняшнее — голову оторву.
Потом они снова пили и наконец упились, и Яшка, опрокинувшись на спину и дрыгая в воздухе ногами, орал:
— Брат! Ой, не могу, ой, держите меня! Брат!
И Костя вторил ему, смеясь пьяным, бессмысленным смехом.
Тут же, у прогоревшего костра, и уснули, не чувствуя, как мертвые, ничего, всхлипывая и скрипя зубами в своем первобытном, животном сне.
Два медведя за месяц — не так уж и плохо. Правда, смотря по тому, какими мерками мерить. Яшка с Костей мерили своими, а потому вырученных денег хватило ровно на неделю, и если бы не Костя, по-прежнему приносивший водку, то хоть кричи караул. Конечно, Яшка знал, откуда у Кости берутся деньги, но это его ни капельки не смущало. Ну ворует, ну и что теперь? Руки отрубать, что ли?
Но Костин источник тоже не был бездонным, и как-то раз Яшка подумал: а чего они уперлись в этих самых медведей? Как будто стрелять больше некого. Мясо, оно и есть мясо, и деньги платят за любое. И нечего гоняться за одними медведями. Подвернется какой, не упустим, а пока можно других пошерстить.
И они завалили лося и жили безбедно еще неделю.
Маркел больше не приставал к Яшке. Понял: бесполезно. С лысинкой родился, с лысинкой и помрет. Он догадывался, на какие деньги пьет Яшка, — постреливает, сукин сын. Пару-тройку глухарей сшибет — вот тебе и выпивка.
Пара-тройка глухарей… Уж если многоопытный Маркел думал так, то что же говорить о других? Никому и в голову не приходило, чем в действительности занимаются Яшка с Костей. Об этом знали только они да тайга-матушка.
Но вечно так длиться не может, тому тьма примеров, и есть даже миф на эту тему — о царе Мидасе, у которого были ослиные уши. Само собой понятно, что царь тщательно скрывал свою тайну. О ней знал лишь царский брадобрей, да и то под страшным условием: проговоришься — ответишь головой. Казалось бы, о чем тут думать, молчи как рыба. Но человек устроен так, что не может носить тайны в себе. И несчастный цирюльник оказался между двумя огнями. С одной стороны, его терзал страх лишиться головы за одно неосторожное слово, а с другой — он не мог жить дальше без того, чтобы не поделиться с кем-нибудь своим знанием. И он нашел выход — выкопал ямку и выговорился в нее.