— Не шуткуй, Яков, — предупредил Денисов, как бы между прочим поигрывая ружьем. — Брось ножик-то, я при исполнении. Припаяют будь здоров.
— Все вы, мать вашу в душу, при исполнении! — хрипло сказал Яшка, однако нож не бросил.
— Ты что, глухой? Брось, говорю, ножик! — повторил Денисов.
Яшка знал Денисова не первый год, не раз удирал от него в лесу и давно понял, что это не тот человек, которого можно запугать ножом или еще чем-нибудь, но сейчас он медлил выполнить требование егеря, словно бы на что-то надеясь.
Денисов ждал, глядя на Яшку спокойно и терпеливо.
Эхма, думал он, сам себя загнал человек. Он же моложе меня, а тянет на все пятьдесят. А был, видать, что надо.
Яшкино лицо и в самом деле было правильно и красиво, все в нем было соразмерно от природы, но все портили необычайная испитость и резкие складки на щеках и у рта, придававшие этому красивому лицу выражение жестокости и старившие его. О преждевременной старости говорил и цвет Яшкиных волос — когда-то русых, а теперь сплошь сивых, как это часто бывает у людей, сильно пьющих и ведущих беспорядочную, на износ, жизнь.
— Ну! — сказал Денисов уже с угрозой.
Яшка помедлил секунду, потом все же бросил нож.
— Подавись, гад!
— От гада слышу, — сказал Денисов, делая шаг вперед, чтобы подобрать нож.
И в этот момент по лицу Яшки скользнуло странное выражение: то ли мгновенная ухмылка, то ли нервный тик на долю секунды перекосили его, и Денисов вдруг всем существом ощутил какое-то неблагополучие, какое-то предчувствие полоснуло по сердцу, призывая оглянуться, и он стремительно обернулся, но страшный удар по голове тотчас опрокинул его и погасил сознание…
Очнулся Денисов от боли. Он чувствовал ее и в беспамятстве, когда казалось, что его ломает и скрючивает какая-то неведомая сила, и вот боль стала невыносимой.
Денисов открыл глаза и сквозь застилавшую их мутную пелену увидел, что сидит у дерева с завернутыми назад руками — так, что руки обхватывают ствол, а Яшка и незнакомый, цыганистого вида парень привязывают его веревкой к стволу. Зачем они это делают, Денисов не представлял, да это и не интересовало его сейчас — все мысли перебивала нестерпимая боль в вывернутых руках.
— Гля-ка, — сказал цыганистый, — очухался, падла!
— Ничё, — отозвался Яшка, продолжая закручивать веревку, — пущай подышит напоследок.
— Подышит! Он бы тебе подышал давеча, кабы мне не приспичило! Ить до чего ушлый, падла, — воодушевился цыганистый, — как змей подкрался. Я и портки снять не успел, гляжу, солить мои старые кости — крадется! Ну чисто змей, говорю: то встанет, падла, то опять. А сам головкой-то так и вертит, падла, так и вертит. Ах козел, думаю, ведь прихватит Яшку-то! Ну и за ним. А уж когда он тебя прижучил — тут я его и долбанул.