Из дальнейшего Денисов, терзаемый болью и потому не все улавливающий из разговора, понял одно: цыганистый настаивает на том, что нечего возиться с Денисовым, хлопнуть, да и концы в воду, а Яшка не соглашается. Дурак, уговаривал его напарник, тебе что, патрон жалко? Жалко, отвечал Яшка. Подумаешь, хлопнуть! Нажал на курок, и все. А уйдем и оставим — вот тогда и помучается. Чтобы знал, сука такая.
Денисов слушал и поражался этим людям. Спокойствие, с каким они обсуждали план убийства человека, и упорство, с каким каждый из них отстаивал именно свой план, не укладывались у Денисова в голове. Это какими же надо быть?! На войне и то спервоначалу в человека стрелять страшно, а этим хоть бы что. Убьют кого хочешь.
Но его не просто убивали — оставляли на мучения. Спор на поляне закончился в Яшкину пользу. По всему было видно, что цыганистый ходит у него в пристяжных, и дружки собрались уходить.
— Дурачье, — еле выговорил Денисов, — все равно же узнают.
— Пока узнают, от тебя и костей не останется, сука чахоточная! — ответил Яшка.
И убийцы, захватив с собой ружье и патронташ Денисова, ушли, и уже через минуту их не стало видно и слышно. Полуободранного лося они так и оставили лежать, и в этом тоже был дьявольский умысел: туша привлечет на поляну зверье, и росомахи и волки сожрут заодно и Денисова.
Но что волки и росомахи! Они могли и не появиться или удовольствоваться одним только лосем; другие хищники, которых наверняка имел в виду Яшка, говоря «Вот тогда и помучается», угрожали Денисову смертью долгой и лютой — комары, потому что нет на свете твари злее и кровожаднее сибирского комара. Волк перед ним — тьфу, овечка. Волк загрызёт быстро, комар будет грызть, пока не сойдешь с ума.
Именно эта участь ожидала Денисова, и он, представив весь ее ужас, отчаянно задергался в путах, стараясь хоть сколько-нибудь ослабить веревку. Но Яшка был хорошим мастером заплечных дел, и, как Денисов ни дергался, веревка держала его намертво.
А вокруг уже стоял звон от роями роившихся комаров. Чуя близкую кровь, они летели из-под каждого листика, каждой травинки. Их было мириады, они могли заесть до смерти роту, батальон, полк — какое угодно количество людей, а перед ними был лишь один беспомощный человек, и они навалились на него всей неисчислимой ратью. Они жалили с налету, едва успев сесть на голое лицо Денисова, словно боялись, что не успеют насосаться, а насосавшись, без сил отваливались и грузно взлетали, освобождая место другим. Это было пожирание, по сравнению с которым волчьи пиры выглядят невинным кровопусканием, безобидной проделкой.