Ну и куда можно двинуться из этой точки? Дальше что? Я вам скажу – из этого понимания ведь есть только два выхода. Первый – шагнуть с этого утеса, перестать быть. Второй – преобразиться, стать кем-то определенным вместо того, чтобы писать обо всех подряд. Стать воплощением одного-единственного человека в этой толпе, начать все сначала, жить настоящей, а не придуманной жизнью. «Если кто не переродится…»
Он попробовал и понял, что именно этого и хотел, – простых маленьких радостей среднего класса. Закупать леденцы и имбирный лимонад. Влюбиться в соседскую девчонку, смущаться и краснеть. Снова быть молодым. Единственный рай – нетронутый, непознанный человеком, который испытал в жизни все и перевернул семь небес вверх дном. Именно это он попробовал – свой последний эксперимент. И, думаю, его можно признать успешным.
– О да, – сказал Финеас Солт с удовлетворением. – Очень успешным.
Мистер Гюнтер поднялся, тяжело вздыхая.
– Ну, теперь я вроде бы все узнал, но все равно мало что понял, – сказал он. – Поверю на слово. Но вы-то, мистер Гэйл, как обо всем догадались?
– Леденцы в витрине, – сказал Гэйл. – Я от них глаз не мог отвести, очень уж красивые. Сладости лучше драгоценностей, все дети это отлично знают. Ведь это – рубины и изумруды, которые можно съесть! Я смотрел на леденцы и пытался понять, о чем они мне говорят. И понял! Эти фиолетовые и пурпурные леденцы со вкусом малины – яркие и сияющие, как аметисты, если смотреть на них изнутри лавки, на свет. Снаружи же они выглядят невзрачными и темными. Но в витрину обычно выставляют сладости матовые, позолоченные, радующие и манящие глаз покупателя с улицы! И тут я вспомнил о человеке, который готов был выломать дверь собора, чтобы взглянуть изнутри на витражи окон, и сразу все понял! Тот, кто выставлял эти сладости в витрине, не был торговцем. Он думал не о том, как все будет смотреться с улицы, а только о том, насколько витрина будет радовать его внутреннего художника. Отсюда, изнутри, он видел пурпурные драгоценности. И, конечно, вспомнив о соборе, я еще кое-что вспомнил – то, что наш поэт говорил о двух жизнях святого Фомы Кентерберийского, как в расцвете земной славы тот вдруг взалкал иного, противоположного. И вот она, вторая жизнь святого Финеаса Кройдонского…
– Ну что тут скажешь. – Гюнтер подавил тяжелый вздох. – Со всем уважением – он, конечно, сошел с ума.
– Вовсе нет, – ответил Гэйл. – Многие из моих друзей сошли с ума, я к этому отношусь с глубокой симпатией. Но тут у нас история человека, который в ум вошел.