— Так это не работает, — усмехнулась драконидка. — Нужно приложить к груди, а еще лучше — замкнуть в цепь.
Ага, нашли дурочку. Замкнуть. Чтобы уже никогда не снять ошейник. Продолжая исследовать и прислушиваться, я приподняла ожерелье и приложила изнанкой к голому участку руки.
— Похвальная осторожность, — ядовито прокомментировала Эмери.
— Я бы на тебя посмотрела, будь ты на моем месте, — рыкнула я непроизвольно, и ди-дэй потупилась.
— Простите, госпожа. Я поняла. Простите.
Эмпатка явно испугалась. Моих эмоций, судя по ее прижатой к груди руке в том месте, где прятался под комбезом золотой уссе.
Я расстегнула одной рукой комбез, а другой быстро прижала ожерелье к голой коже ниже яремной впадины. На полмига, скользящим касанием.
На меня словно кипятком плеснуло!
Это был как укус змеи. Впрыснутый ею яд быстро расползался по телу, с каждым толчком сердца, а оно билось все сильнее и чаще. А клубок чужих чувств и эмоций разматывался, погружая меня в личность аль-тара. Я тонула в нем. Захлебывалась. Леденела и сгорала.
Ожерелье выпало из руки, грохнув немаленьким весом, а колени подогнулись. Эмери кинулась ко мне, обхватила за талию и помогла сесть в кресло, потом бросилась к стене, нажала на панель, открыв встроенный кулер и вытащила стакан из углубления.
— Сейчас, аль-дэй, сейчас, — доносилось до меня ее бормотание сквозь уплотняющийся туман.
Холодное стекло коснулось губ, в рот полилась безвкусная жидкость, а я уже почти не ощущала ничего. Ничего, кроме ужасающего презрения Аррадора, направленного на меня, его мучительного стыда за меня, за то, что он вынужден называть меня своей аль-дэй, за то, что ему так не повезло с той, кто должна стать его неотъемлемой частью, кто неминуемо испачкает его сияние своей глупостью и неразвитостью, своей дикостью и уродством.
Я задыхалась от его брезгливости. Мне хотелось умереть, чтобы не оскорблять его взгляд. Он видел во мне даже не человека, а разумную и говорящую собаку, которая обрела хозяина, но в своей дикости огрызается и кусает кормящую руку. Она должна знать свое место. Она должна осознать свою ничтожность. И понять, что никто, кроме Блистательного не поможет ей стать бриллиантом, которым можно гордиться, без него эта грязь никогда не станет сокровищем, которое можно желать.
Черт бы тебя побрал, Аррадор аль-тар Эретар!
Я очнулась от качки. И мелодичного звука.
Эмери, сидя на полу, раскачивалась, держа меня в объятиях, гладила по голове и пела нежно и тихо что-то вроде колыбельной. Видимо, я упала и со стула, раз мы оказались на полу. Мои щеки были мокрыми, а нос заложен.